той поры, проявлял глубокий интерес к естественной истории. Я даже подозреваю, что число собранных отцом Давидом уникальных зоологических образцов намного превышает число спасенных им там же душ. Между прочим, он первым приобрел экземпляры столь знаменитой теперь гигантской панды. В Пекине до него дошли слухи, что в парке императорского дворца содержится стадо оленей, будто бы не известных нигде, кроме Китая. Понятно, отец Давид был заинтригован. Но как увидеть этих животных? Парк был окружен стеной и надежно охранялся. Как известно, в те времена в Китае с трудом переваривали иностранцев, так что отцу Давиду приходилось действовать с величайшей осторожностью. О степени увлечения этого человека естественной историей говорит тот факт, что он рисковал потерять свободу и даже жизнь. Первым делом он подкупил одного стражника, чтобы тот разрешил ему взобраться на стену и обозреть императорский парк. С этой удобной позиции отец Давид и впрямь узрел в ста шагах от себя пасущихся между деревьями животных. Можно себе представить, как взыграла его душа, когда он опознал в них оленей дотоле неизвестного и чрезвычайно необычного вида.

О своем открытии он тотчас написал в Париж, в Музей естественной истории, профессору Милн-Эдвардсу:

«В пяти километрах к югу от Пекина раскинулся огромный императорский парк, его окружность около шестидесяти километров. С незапамятных времен в этом парке мирно обитают олени и антилопы. Европейцам посещать парк не дозволено, но этой весной мне посчастливилось с окружающей его стены увидеть поодаль стадо в сто с лишним животных, которые показались мне похожими на лосей. К сожалению, в это время года они были лишены рогов. Отличительным признаком виденных мной животных является длина хвоста, примерно равного ослиному, чего я никогда не наблюдал у семейства оленьих. Размерами они уступают северному лосю. Я предпринял тщетные попытки приобрести шкуру этих животных. Даже часть шкуры невозможно добыть, и французское посольство не видит возможности приобрести это диковинное животное путем неофициальных контактов с китайским правительством. К счастью, я знаком с некоторыми татарскими воинами, которые служат в охране парка, и не сомневаюсь, что с помощью подкупа смогу приобрести несколько шкур, кои тотчас отправлю вам. Китайцы называют это животное милу, что означает „четыре противоречивых признака“, ибо они считают, что олень этот рогами напоминает благородного оленя, копытами — корову, шеей — верблюда и хвостом — мула или, скорее, осла».

Отец Давид твердо решил добыть образцы, однако это было не так-то просто. Он знал, что сторожа, хоть это грозит им смертной казнью, иногда позволяют себе отведать свежей оленины. За щедрое вознаграждение они обещали ему сохранить шкуры и черепа очередных жертв. Обещание было выполнено, и отец Давид отправил желанную добычу в парижский Музей естественной истории, где и впрямь выяснилось, что речь идет о новом для науки виде. Отмечая большой вклад отца Давида в естественную историю Востока, виду присвоили в его честь наименование Elaphurus davidianus.

Естественно, европейские зоопарки и частные коллекционеры мечтали заполучить экземпляры столь редкого оленя, а олень Давида вполне заслуживал звания редкого — ведь единственное стадо обитало в парке императорского дворца, и первоначальный ареал милу до сих пор неизвестен. Можно подумать, что вся эволюция вида происходила на прилегающей к дворцу территории. Теперь полагают, что милу перестал существовать в диком состоянии две-три тысячи лет назад. Археологические находки показывают, что до той поры милу еще бродили в лесах провинции Хунань.

Хотя китайские власти отнюдь не стремились вывозить столь ценное национальное достояние, все же после долгих переговоров несколько пар оленей Давида было отправлено в зоопарки Европы, а одна чета попала в замечательный частный зверинец герцога Бедфордского в Вобурне.

Спустя некоторое время при разливе Хуанхэ стена вокруг императорского парка была разрушена, и большинство оленей разбежалось по окрестностям, где их, разумеется, в два счета перебили голодающие крестьяне. В парке еще оставалась крохотная популяция, но над милу явно тяготел злой рок: началось Боксерское восстание и охрана воспользовалась случаем съесть уцелевших оленей. Так вид вымер на своей родине, теперь всю популяцию составляли животные, разбросанные по странам Европы.

Герцог Бедфордский, один из первых и наиболее мудрых борцов за охрану природы, решил, что для спасения вида надо пополнить свое крохотное вобурнское стадо, и вступил в переговоры с зоопарками. В итоге у него собралось восемнадцать особей; это были все сохранившиеся на земле милу. В идеальных условиях Вобурна популяция постепенно росла, и, когда я работал в Уипснейде, она насчитывала уже около пятисот голов. Пришла пора, заключил герцог, рассредоточить стадо — очень уж рискованно было держать всех милу в одном месте. Достаточно эпидемии ящура, чтобы окончательно истребить оленей Давида. Для начала герцог подарил пару животных Уипснейду, чтобы и там можно было разводить милу.

Как раз когда я работал в секции медведей, стало известно, что герцог решил снабдить оленями Давида и другие зоопарки, а Уипснейд получит вторую пару. На нас была возложена задача вывозить из Вобурна новорожденных телят и выкармливать до такого возраста, когда их можно будет отправлять на новое местожительство. Такой сложный способ был продиктован чрезвычайной нервозностью милу. От испуга — а они пугались всего на свете, превосходя в этом смысле всех известных мне животных, — они были способны на глупейшие поступки, скажем, принимались бодать каменную стену, пытаясь пробиться сквозь нее. Если же мы будем выкармливать телят, есть надежда, что, привыкнув к людям, они не будут пугаться необычных звуков и предметов так, как пугаются при отлове молодые милу.

У меня захватило дух, когда я услышал, что мне вместе с одним парнем по имени Билл доверено помогать в этом деле Филу Бейтсу. Для оленят приготовили два просторных стойла, а поскольку их полагалось кормить и ночью, и рано утром, мы с Биллом должны были по очереди ночевать в сарайчике в лесу около стойл, чтобы круглые сутки быть под рукой у Фила.

И вот настал великий день, мы сели в грузовик и поехали в Вобурн.

Вобурнский парк был одним из самых прекрасных, какие я когда-либо видел. Разумеется, это было еще до того, как карусели и полчища экскурсантов превратили его в своего рода цирк с тремя аренами. Могучие деревья, вдвое красивее от того, что стояли порознь, волнистый зеленый покров и неторопливые стада оленей создавали незабываемую картину, которая вызвала бы завистливые слезы у самого Эдварда Лэнсье. Оленята — большеглазые, встревоженные — лежали каждый в своем мешке, только головы торчали наружу. Эта мера предосторожности была необходима, чтобы им не вздумалось встать в грузовике и попытаться