В эту минуту рука убийцы и нанесла удар.

Ллейн упал замертво. Его погубительница, полуорчиха по имени Гарона, нависла над Варианом (которому вдруг стало около тринадцати), точно злобная великанша.

Завизжав, обливаясь слезами, юный Вариан рванулся к убийце. Правда, события разыгрывались не так – на самом деле он не входил в комнату до того, как полуорчиха убила отца – однако сейчас реальность смешалась воедино с вихрем чувств, обуревавших Вариана в то время.

Но вот Гарона исчезла. Перед мысленным взором Вариана осталось лишь лицо Ллейна, искаженное предсмертной судорогой. Вариану-мальчишке хотелось разрыдаться, заплакать по отцу, но с накрепко сжатых губ не сорвалось ни звука.

Вскоре трагическое воспоминание смешалось с новыми. Со смертью Ллейна Штормград остался беззащитным, и на великий город двинулись орки, вторгшиеся в королевство за четыре года до этого. Их жуткие топоры унесли сотни жизней, и столица не устояла.

Все, что было чудесного в детстве, исчезло без следа. Не осталось ничего – ни мира, ни спокойствия.

Однако сейчас, в отличие от прошлых времен, Вариан понимал: воспоминания о хорошем оставались при нем всю жизнь. Пусть война и оборвала его детство, стереть всего, что он пережил прежде, она не могла… если только сам Вариан ей этого не позволит.

А именно это он постоянно и делал.

Но не теперь. Несмотря на все, что случилось с отцом и со Штормградом, Вариан наконец-то постиг суть пережитого раньше. Отец ни на минуту не прекращал любить его и непрестанно подтверждал любовь делом. Только сам Вариан гнал память об этом прочь.

Сейчас, осознав это, он почувствовал: тот давний мир и душевный покой остаются с ним. Какие бы испытания ни последовали за убийством отца и падением Штормграда, Варианова детства им не отнять. Да, прошлого не изменить, но это же справедливо и для дурного, и для хорошего!

«Спокойствие…»

Нет, глаз Вариан не открыл, но этот голос заставил его вздрогнуть: звучал он, точно его собственный голос из времен детства пополам с голосом отца.

Однако, пусть и приняв случившееся, Вариан больше не желал раздумывать о нем. Вместо этого разум его принялся за поиски других воспоминаний, способных противостоять тому, что произошло с отцом и королевством… и тут ему, естественно, вспомнилась Тиффин.

И вот Вариан уже не ребенок, но неуверенный в себе юнец, стиснутый с двух сторон переменами в самом себе и в окружающем мире. Многое он уже научился прятать от самых близких, наподобие принца Артаса Лордеронского и отца мальчишки, короля Теренаса, в какой-то мере ставшего вторым отцом и Вариану. В итоге для окружающих юный владыка Штормграда выглядел дипломатичным, разумным и жизнерадостным правителем, мудрым не по годам. Однако душевные раны скрыть удавалось не всегда, и кое-кому – особенно слугам – довелось познакомиться с его нечастыми приступами безысходной тоски.

Все это изменилось с появлением Тиффин. В эту минуту Вариан снова увидел ее такой же, как и в день первой встречи. Ее спокойное, чудесное, золотое сердце являло собой разительный контраст с его необузданным, темным «я». Сейчас Вариан вновь полюбил ее, идущую навстречу, хотя на самом деле поначалу, в тот день, когда она впервые заговорила с ним, отмахнулся в столь надменной манере, что любая другая сбежала бы от него со всех ног.

Любая другая, но только не Тиффин. Вот она вновь танцует с ним, вместе с ним заливается смехом, вытаскивает наружу все доброе, все хорошее в его душе, уравновешивая его необузданность. Пожалуй, Тиффин помогла Вариану стать королем, любимым народом, даже больше отца.

Однако…

Эти воспоминания Вариан гнал прочь что есть сил, но одолеть их не смог.

Однако… этот же самый народ ее и погубил.

Вот Тиффин лежит мертвой у его ног, убитая во время бунта – невинная жертва времен безумия, охватившего всех и вся. Вновь переживая ее смерть, Вариан едва не соскользнул назад, во тьму собственной души… но это было бы полным пренебрежением к любимой. А ведь это Тиффин сделала его достойным человеком и достойным правителем! Теперь Вариан понимал: последними своими поступками он то и дело оскорблял ее память. На его месте Тиффин ни за что не поступила бы так, как поступал он. Она всю жизнь умела прощать, всю жизнь стремилась к лучшему для тех, кого любила…

И если он, Вариан, надеется искупить вину перед ее памятью, то должен поступать так же.

Скрепя сердце, он стойко перенес воспоминания о ее гибели: ведь этого-то Тиффин наверняка от него бы и ожидала. Да, право на скорбь он имел, но, кроме этого, ему следовало двигаться дальше… и учиться. А самое главное, он мог продолжать учиться жить у нее, брать с ее жизни пример, как надлежит разрешать все трудности, с коими он то и дело сталкивается – как отец, как человек, как монарх…

«Равновесие…»

Нежданный голос вновь заставил короля вздрогнуть: на сей раз этот голос принадлежал не только ему, но и Тиффин. Перед глазами снова возник ее образ, только теперь – с высочайшей вершиной их любви на руках.

Андуин…

Андуин – вот и все, что осталось от его семьи. Самое дорогое: ведь в мальчике жила частица его матери. Все годы, прожитые вместе до исчезновения Вариана, король старался быть сыну таким же отцом, каким был ему Ллейн. Без Тиффин это было трудно, однако в памяти сохранились те времена, когда они с Андуином смеялись хором.

Кроме этого, вспомнил он и о страхе, который так часто испытывал, когда единственному сыну что-либо угрожало. Сказать откровенно, в последнее время едва не всей жизнью Вариана правил страх за Андуина. Сейчас король Штормграда, вновь сделавшись самим собой, снова увидел, как сын – в то время всего-то трех лет от роду – упал с пони и чуть не сломал руку. А вот Вариан вновь ведет бой с убийцей, прокравшимся в крепость и едва не заколовшим юного Андуина, что даже спустя столько времени живо напомнило королю гибель отца…

Страх… Нет, больше Вариан ему не поддастся. Страх только сделает его беспомощным против всего, угрожающего сыну и королевству. Вот и сейчас, как множество раз до этого, одной мысли о тех, кто может причинить Андуину зло, оказалось довольно, чтоб ввергнуть Вариана в гнев. Однако в то время, как гнев его рос, он снова увидел себя хватающим Андуина за руку… и разом понял: да ведь этот гнев и распаляющий его страх и заставили Андуина уйти от него прочь!

Осознав это, Вариан восстал против своего гнева. В прошлом гнев неизменно повелевал им, теперь же король стремился с ним совладать. Гнев его мог быть могучей, всесокрушающей силой, и сейчас Вариан ясно видел: попросту поддаваясь ему, он не добивался в итоге почти ничего хорошего, а в долгосрочной перспективе это обычно приносило куда больше вреда, чем пользы. Да, гнев превосходно помогал ему в битвах – только в бою он и мог действительно дать гневу волю, – но в остальное время был оружием о двух концах.

Теперь гнев больше не повелевал им, но и не унимался. В душе началась борьба. Вариан понимал: если позволить гневу разрастись, он ничего не достигнет. Он так и останется тем же, от кого ушел Андуин.