– Да чего там рассказывать? Русские… – начал, было, говорить капитан и остановился.

Помолчав немного, словно собираясь с силами, но, видимо, так и не собравшись, капитан произнёс:

– Русские наши мушкеты называют фузеями… Во как!

И капитан подошёл к своему мешку, взвалил его на плечи и пошёл, не оглядываясь, словно намекая всем, что сейчас не до разговоров.

Все поспешно двинулись за ним.

Они вышли из оазиса и двинулись через барханы. Ветер дул им в лицо, и идти по песку было трудно. Они поднимались по гряде на её вершину, поросшую редкой взлохмаченной растительностью, и спускались в ложбину, срываясь и падая, и тогда над их головами величественно и даже вызывающе грозно высились бело-жёлтые бока пустыни, а потом новый подъём и новый спуск по негорячему ещё песку. Но скоро солнце раскалилось, и бездонное синее небо стало казаться им тёмно-серым. И вокруг было так тихо, что они слышали, как шелестит уносимый ветром песок, как он отчаянно цепляется за стебли пустынной травы, рисующей на барханах под ветром правильные полуокружности.

Потом барханы кончились и потянулись каменные россыпи. Время от времени капитан останавливался и смотрел на окрестности в подзорную трубу. Потом, словно решив для себя что-то, он убирал трубу, поднимал свой мешок, взваливал его себе на плечи шёл дальше. К концу дня, когда все смертельно устали, капитан сказал, что впереди он видит лес. Они выпили из ведра, что нёс Платон, остатки воды, и из последних сил двинулись к этому лесу.

Лес, стеснительный и редкий вначале, понемногу смелел, надвигаясь на людей неровными скачками. Скоро они оказались у ручья среди невысоких тропических деревьев с довольно густым подлеском, и когда все напились, Платон с двумя матросами спешно пошёл искать всем добычу на ужин, а остальные занялись костром. День стремительно катился к вечеру.

****

Темнота навалилась на лес сразу, безоговорочно, словно рухнув с горы.

Они едва успели развести костёр и разделать тушу пойманного кого-то, как тьма упала им на голову, на плечи, придавив всех ближе к огню, и мясо на прутья они нанизывали уже в темноте.

Сначала костёр разогнал эту тьму, но едва тлевшие угли, на которых жарилось мясо, сделали её ещё гуще, пронзительнее, и, как только мясо зажарилось, мистер Трелони поспешил разжечь костёр снова, благо веток собрали много, на всю ночь. Платон, которому надо было сменить капитана на вахте, улёгся спать, рядом с ним завалились Бен Ганн и остальные. Капитан, сквайр и доктор Легг сидели у костра и говорили неспешно, устало о чём-то своём, казалось бы, важном, но в следующую минуту уже забытом, как и всё преходящее.

Вокруг них в темноте леса бегало, ухало, стрекотало, шумно копошилось, чавкало, гналось друг за другом что-то. Вокруг шла какая-то своя, насыщенная страстями жизнь, и хорошо, если носителям этой жизни не было никакого дела до тех, кто сидел сейчас у костра и прислушивался. Капитан вдруг почувствовал, что на него из тьмы этого редкого леса смотрит кто-то, так остро почувствовал, что повёл плечами и поменял позу, просто так, только чтобы пошевелиться. Потом он опять прислушался к разговору.

Доктор подбросил в костёр ветку и сказал, наверное, отвечая на вопрос сквайра:

– Я не пессимист, дорогой сэр. Я – пессимистичный оптимист.

– Это как же? – удивился сквайр.

– А я считаю, что даже если на Земле случиться какая-нибудь страшная, разрушительная катастрофа, то две обезьянки всё равно как-нибудь выживут… И одна из них буду я, – сказал доктор и ухмыльнулся.

В свете костра его светящееся бронзой лицо странно исказилось. Капитан негромко засмеялся и устало прикрыл глаза. Произнёс:

– Ну, тогда я – пусть буду та вторая обезьянка.

– Господа, господа! – поспешил мистер Трелони. – Давайте обезьянок будет три, ладно?

Все трое тихо засмеялись. В костре оглушительно треснула ветка, посыпались искры. Они замолчали, и только нескончаемый стрёкот древесных лягушек пронизывал тишину.

– А ведь они поют о любви, – вдруг сказал доктор.

– Кто? – Не понял мистер Трелони.

– Да эти лягушки… Они поют о любви, и ведь кто-то им откликается в ночи и приходит на их призыв, – пояснил мечтательно доктор.

Сквайр посмотрел за плечо в темноту и сказал:

– У меня уже несколько минут такое чувство, будто кто-то смотрит мне в спину.

– Да перестаньте, мистер Трелони, – ответил доктор беспечно. – Кому здесь смотреть, кроме зверей?.. А они бояться огня. Берите пример с Платона и матросов – те давно уже спят. Только мы предаёмся мечта…

Доктор вдруг замолчал на полуслове, вскочил и схватился за шею, выговорив испуганно:

– Ой!.. Меня что-то ужа…

Не договорив, он свалился мешком рядом с костром, над которым взметнулись искры.

– Джордж, ложись! – крикнул капитан сквайру, рывком подползая к доктору и оттаскивая его из огня.

Но мистер Трелони уже вскочил, глядя на доктора испуганными глазами, и тут же упал рядом с ним, схватившись за щёку. Капитан голыми руками сбил с доктора пламя, откатился в темноту, выхватывая пистолеты, и яростно закричал:

– Аврал! Свистать всех наверх!

После яркого света костра он какое-то время ничего не различал, хоть и ожесточённо озирался по сторонам. Поэтому он не видел, как вскакивали с земли матросы, как они падали замертво, один за другим. Он только слышал их короткие вскрики. Не видел он и то, как сзади, со спины, к нему скользнула тёмная фигура. Он почувствовал только чьё-то прикосновение, жалящую боль в щеке и холод во всём теле.

Дальше он ничего не помнил.

****

Очнулся капитан на полу.

Он не мог пошевелиться. Казалось, что тупая боль неспешно течёт через всё его тело и утекает в пятки. Скосив глаза, он увидел лежащих доктора и сквайра. Больше никого не было видно. Капитан посмотрел на потолок, освещаемый из узкого окна-щели под самой кровлей – по деревянной его поверхности плыли в вышине птицы, празднично развернув крылья. Раздался стон.

– Это вы, доктор? – спросил капитан.

Губы были, как ватные, он несколько раз открыл и закрыл рот.

– Да, я… Где мы? – спросил доктор Легг: голос у него был хриплый и недовольный, как будто он не выспался и сердился от этого.

– Ещё не знаю, – ответил капитан и пошевелил ступнями.

– Кажется… Мы попали! – Застонал доктор.

– А что сквайр?

– Не шевелится… Он же меньше… Ему тяжелее.

– Нас усыпили… Каким-то ядом.

– Хорошо, не убили.

– Значит, мы им нужны.

– Надо шевелиться… Чтобы кровь расходилась, – сказал доктор.