Правда в какой-то момент, Мирна заметила синяки от его пальцев на моих предплечьях.

— Ты что, совсем не можешь за себя постоять? — в последнее время её голос был спокоен, как будто она не испытывала никаких других эмоций, кроме благодушия, свойственного всем тларекам. Она вообще очень многое от них переняла, оставаясь теплой и человечной и нисколько не похожей на рептилоидов, например на эхи. Скорее, на обычного человека, который очень долго занимался духовным развитием. За исключением моментов, когда подначивала Кайннана: тут её внутренняя ведьма просто срывалась с цепи.

Мы сидели в одном из многочисленных кафе лайнера в прогулочной зоне.

— Когда пятнадцать лет назад «это» со мной произошло, я начала много разбираться, почему с одними женщинами случается насилие, — вдруг начала Мирна, — а другие… они могут находится в самой гуще маньяков, но никто их и пальцем не тронет, ещё и будут кланяться с уважением. Как наша бабушка. Одно движение её брови — и любой, кто только что смотрел на неё с вожделением, тут же проникался совершенно необъяснимым для себя уважением.

— Да. Бывают такие. Но, видимо, это не про нас с тобой, — поддакнула я.

— Это чушь. Ты можешь стать такой, какой захочешь.

Я молчала.

— Ты прокачала свой мозг. Привлекательность всегда была дана тебе, с рождения. Но ты не прокачала своё сердце, — Мирна вдруг подалась вперед.

— Как это?

— Сколько раз в день твоё сердце сжимается, словно тисками?

Ой. Попала в точку. Именно это я ощущала. Каждое утро, открывая глаза и думая об очередном дне противостояния, избегания, неприятных разговоров с Кайном, о том, как он будет вторгаться в моё личное пространство. Каждая мысль о Гайле, о несправедливости. И я действительно всегда использовала именно это выражение: сердце будто сжимало холодным стальным обручем.

— Ты получаешь то, что излучает твое сердце, а оно излучает всегда только страх.

— Иногда гнев, злость, разочарование, — перебила я.

— Если ты разберешься, то основа всех этих эмоций только страх. Ты гневаешься, потому что боишься, что все идёт не так, как нужно. Злишься, потому что боишься, что это как-то повлияет на твоё будущее. Иногда цепочка объяснений может быть длинной, но в конечном счете, сердце всегда сжимается только из-за страха. Его ты и излучаешь. И хищники, вроде Кайна, его отца или кого-то другого, чуют это всегда. Но в этом был и плюс. Только на излучения твоего страха клюнул такой хищник как Инраор. Он решил, что ты станешь для него легкой добычей. И ты поймала его. Так было положено по судьбе.

Но то, что делает с тобой Кайн, — Мирна указала пальцем на синяки, — это не правильно. И тут важно понять, что с каждым таким «сжатием» сердца, сила, энергия, любовь, идущие из него в мир, светят всё меньше и меньше. Как будто ручеёк твоего света и любви иссякает и иссякает, окошко, через которое ты их проявляешься становится всё меньше и меньше. И однажды, оно захлопывается навсегда. Ты можешь продолжать говорить, что ты любишь, но твоё сердце сжато, закрыто, оно ничего не излучает, а любовь присутствует только в твоей голове и словах.

Если так будет понятнее, твоя сердечная чакра в конце концов закрывается, если ты разрешаешь своему сердцу сжиматься по нескольку раз в день. Рано или поздно, если ты не излучаешь любовь, мир решит, что ты не достойна того, чтобы тебя любили. Например, твой мужчина. Или дети, которые у тебя будут. Не становись такой.

Она глядела на прохожих со своей внутренней улыбкой, а легкий сквозняк от кондиционера трепал её каштановые волосы.

— И что же мне с этим делать? Не испытывать страх? Вот так просто?

— Это твоё сердце, ты его хозяин, и ты можешь приказать ему. Или же ласково договориться с ним. Для начала просто не разрешай ему сжиматься. Хотя бы на физическом уровне. Встречай страх с широко открытыми глазами. И широко открытым сердцем. Встречай страх любовью.

— Полюбить страх?

— Можно и так. Такие штуки как страх совершенно этого не выдерживают. Только не борись с ним. Борьба — тоже часть страха, и так ты будешь только больше его напитывать. Полюби эту жуткую серую субстанцию, освети её, погладь по головке, и он уменьшится стократно.

— Что-то очень не понятное и сложное, — я одним глотком допила схиву и грохнула чашку.

— Не бесись. Закрой глаза, просто представь это, как мультик. Представь, что страх ты любишь, а сердце… отнесись к нему ласково, прикажи не сжиматься. Не съёживаться от каждой неудобной мысли. Пусть оно расправится, распрямится, увеличится и снова начнет светить. Пусть из твоей сердечной чакры начнет излучаться что-то другое, кроме тревоги. Просто, поиграй в это для начала. Ведь именно так дети учатся делать какие-то вещи: начинают в них играть, правда? А потом сами не замечают, как это становится их частью.

Я всегда была способной ученицей. Я не всегда понимала, что и как мне делать. Но как только находился кто-то, кто объяснял простой пошаговый алгоритм, у меня получалось очень быстро. И хотя Мирна немного взбесила меня, после некоторых раздумий, я поняла, насколько она была права. Весь следующий день я пристально следила за своим сердцем, каждый раз ловя его в том моменте, когда оно начинало сжиматься от тревоги, и заставляла расправляться обратно, мысленно увеличивая его в объёме.

— А у тебя получилось? — спросила я у Мирны.

— Каждую победу над собой никогда нельзя считать окончательной. Однажды, когда ты решаешь, что какой-то урок уже усвоен, он обязательно возвращается вновь. Чтобы проверить тебя.

— И во время такой проверки Трагат напал на тебя во второй раз? — подхватила я.

— Я тоже думала об этом, и даже спросила об этом своего учителя, Кехи. И он спросил в ответ, сжалось ли моё сердце, когда Трагат напал на меня? А я ответила, нет. Как будто расширилось ещё больше навстречу новому вызову. И тогда Кехи ответил, что дело было не во мне, а в том, что это воплощение Трагата подошло к концу, его праотцы призвали его к себе, а я лишь стала его проводником. Кехи сказал, что этот случай не относится к тому, что моя внутренняя сила перестала меня защищать.

— Ясно. Я попробую. Каждый день учусь чему-то новому.

— Прекрасно.

По прибытии на Альцинирус-Вейра город гудел. Казалось, все готовятся к чему-то очень важному, украшают витрины белыми тканями и цветами. Обычно такое происходило, когда к Межгалактическому совету присоединялся новый член — например, доселе неизвестная раса, цивилизация или же новая империя.

Правда,