Разве тебе я могу родить ребенка? И кого там опять убили?

— Метку.

— Кто это? — Голос жены становится тише, она знает моменты, когда не надо шуметь на меня. Она запахнулась в халатик поежилась.

— Он был хорошим человеком, — ответил я.

Можно, наверное, написать книгу, о том, чего в Чечне не происходило.

И кто-нибудь когда-нибудь сообразит и сделает на этом карьеру прогрессивного писателя.

Ни одна телекомпания не выдала в эфир информацию о том кошмаре, который происходил двадцать первого августа в Грозном примерно с девятнадцати до двадцати трех часов. Ни одна газета не упомянула. Пашка Корчагин ничего толком не мог мне объяснить: они сидели в периметре КПЗ и слушали музыку убийств. Никто в стране так ничего и не узнал. Все прошло шито-крыто. Это было частью той идеологической борьбы, которую вели «наши» против басаевских и масхадовских происков. Мне иногда казалось, что я проститутка — такая дорогая государственная шлюха.

Скоро случились выборы, и был избран новый президент Чечни.

Метка был простым парнем из далекой Хакасии. Он частенько наведывался в наш ТВ-Юрт, был улыбчив и прост в общении. Я думал, что это работа у него такая оперская — со всеми надо быть в хороших отношениях. Метка мотался по всей Чечне с «тяжелыми», с осведомителями, одним словом, выполнял свою эфэсбэшную оперскую работу. Иногда завозил нам видеоматериалы. Мы делали свои репортажи на основе его кадров, документов. Однажды он рассказал, что в горах была проведена удачная операция, задержан корреспондент, работник сайта сепаратистов «Кавказ». По бандитской идеологической машине был нанесен ощутимый удар. Он радовался тогда как ребенок. Но материал в эфир Метка не разрешил пускать, сказал: до особого распоряжения. Распоряжения так и не поступило. Метка долго не появлялся. А тут заехал и сказал, что собирается домой, пришла его смена. Это было за день до моего отъезда из Грозного.

Кто же он был на самом деле, этот Метка? Я даже имени его и фамилии не запомнил. Потом понял, кто он — солдат-окопник.

Жена весь день дулась на меня. Я угрюмо курил на кухне.

Мне дали, как и положено, отгулы. Пару недель я отдыхал, и как-то само собой все случившееся стало забываться. И я подумал однажды, когда мы с женой уминали суши в ресторане на Белорусской: «Как изменчива фортуна. Мне повезло, что я не оказался там, в Грозном, а то, куда бы меня могло занести. Вдруг бы поехал с Меткой?»

Эти геройские мысли мне не понравились. И я подумал, что многие из нас, жителей большой страны, почти ничего не знали о происходящем в нашей же стране. Или не хотели знать.

Мы доели суши, я расплатился, и мы отправились гулять по теплой забитой пробками Тверской.

На следующий день весь мир узнал, что есть такой город в Северной Осетии — Беслан.

Я возвращаюсь обратно к полковнику Макогонову и его разведчикам. Я должен был завершить историю славной Ленинской комендатуры и ее солдат.

Часть третья. Последний бой Ленинской комендатуры

Глава первая

Датых. Крошечное селение в пятнадцать — двадцать дворов. Речка Фортанга в тугих берегах. Если к цивилизации стремиться — это час, а зимой и того более, по горному серпантину до ингушского села Галашки. Дорога одна и нет другой. А через речку от Датыха сразу крутой склон, и на нескончаемые километры тяжелые леса — непроходимые ни летом, ни зимой дебри. «Нескончаемых» километров где-то тридцать до селения Бамут, вернее, того, что от Бамута осталось. Там стоят войска — комендатура района. Район этот — граница Чечни и Ингушетии. Здесь по тонким тропам ходят косули, шныряют кабаны. Зверья развелось в лето две тысячи третьего прямо уйма.

За Датыхом нет дорог. Здесь и проходили боевики известного полевого командира Руслана Гелаева в известный прорыв под Галашками. После тех драматических событий стали под Датыхом на страже крайних рубежей военные части: базировалась батарея саушек; рота разведбата с Владикавказской мотострелковой дивизии. Да вот еще и доблестная Ленинская комендатура, то бишь 194-я КТГ, обосновалась здесь намертво: врылась в землю прилегающих высот всем личным составом и тремя минометами, в том числе и Авдеевым «Подносом». Последними в конце апреля из Беноя ушли разведчики подполковника Макогонова, распрощавшись с осчастливленной Фатимой и оставив веденскую дорогу на обслугу «ответственным товарищам» с ССГ-4.

Вернулся из госпиталя Авдей, он там и положенного не вылежал. Спирин сказал, что у Авдея шило — только не в жопе, а в глазу. Авдей обиделся и со Спириным неделю не разговаривал. Авдей больше всего страшился, что его направят на врачебную комиссию, а там, глядя ему в честный глаз и такое же честное, только слегка мутноватое стекло-протез, скажут: «А валите-ка вы, товарищ Авдей, к чертовой бабушке! Нашей Красной армии кривые минометчики, конечно, нужны, но вы очень кривой, поэтому нате вам под зад коленом!» Такие страшные речи проговаривал Авдей про себя все время как маялся в госпитале. Оклемался он на удивление врачей быстро, и сразу руки в ноги — и домой в родную часть. А часть-то уже перебралась из Беноя в Датых. Авдей своим ходом, на свой страх и риск по военной форме добирался до нового расположения под Галашки. Ингуши в Галашках на посту, когда увидали его в такси, рты пооткрывали: подумали, что это, наверное, какой-то очень важный «черт» едет, раз один в военной форме без оружия и охраны. Да еще к тому же полагался Авдею отпуск, но он по причине все тех же страхов быть вышвырнутым из Красной армии, в отпуск не ездил. Набралось у него отпусков дней пятьсот. Теперь думал Авдей, как деньги за отпуска получить. Савва, скорешившийся с ротным, по причине, как говорил Макогонов, врожденной степной тупости, шептал, что ротный вопросы с «бабками» порешает.

Авдей терпел неделю, со Спириным даже курить рядом не садился — это ж гад какой! — за самое больное уколол.

Помирил же их Борода.

Борода, служивый малый, лет был тридцати, с окладистой бородой. Как бывает во всяком крепком подразделении, должен был кто-нибудь следить и за бытовой стороной жизни, то есть столовать, отоваривать народ пищею. Борода, нарядившись в трофейную с «дохлого духа» душегрейку мехом внутрь, заделался во взводе кашеваром, завхозом. Но и когда стрельба образовывалась, знал Борода место — автоматом владел виртуозно. Раз у них со Слоненком вышел такой казус. Слоненок считал себя лучшим во взводе стрелком, хотя, конечно, вопрос этот был спорный, но ему удавалось перестрелять и Тимоху, и даже сержанта Ускова. С тех пор Слоненок сильно