Что же касается Гамзата Асланова, то он мало обращал внимания на весь этот балаган. Он смеялся и пил, и его подвижное, оживленное лицо казалось бы даже красивым, если бы не маленький скошенный подбородок. Гамзат был в одной расстегнутой рубашке с короткими рукавами, и его черные выразительные глаза были слегка расфокусированы от кокаина и водки.

В перерыве между тостами Гамзат перегнулся через стол и спросил Кирилла:

– А где же Кемировы?

– Заур Ахмедович заболел, – сказал Кирилл, – он очень просил его извинить, а его брат остался у него при постели.

Газмат ничего на это не ответил, а лицо Комиссарова, сидевшего рядом с сыном президента, приняло неприятное выражение, и глава Комитета резко заметил:

– Брезгуют, видать, нами. Не любят кяфирам руку подавать. Или мясо у нас тут не халяльное.

И подцепил вилкой кусок золотящейся от жира индейки.

Между тем выступления смолкли, и начались пляски. Номером первым для разогрева гостей плясали какие-то танцоры с огнем. Они набирали в рот бензин, выдували его с силой и поджигали, а гости в это время пили и закусывали. Танцоров встретили аплодисментами, а Гамзат даже вытащил пистолет и стал палить в воздух.

Но главным гвоздем вечера стали женские бои.

Гамзату с недавних пор вообще очень нравилось это развлечение. По условиям боев, девушки должны были драться в одних купальниках и в грязи, и среди участниц боев часто попадались не только проститутки, но и студентки местных вузов.

Надобно сказать, что среди приглашенных гостей не меньше половины были чемпионами и призерами чемпионатов по разным видам восточного мордобоя, и к девичьим боям они относились безо всякого уважения. Никто из них не мог понять, чего Гамзат Асланов находит в этом зрелище.

Но так как Гамзат был всесильный сын президента, большинство этих людей было готово не только смотреть вместе с Гамзатом на женские бои, но и целовать его при этом в задницу, хотя любой из них мог бы порвать эту задницу на восемь лоскутков и даже не вспотеть при этом.

Бои продолжались почти час, и, по правде говоря, это было не очень аппетитное зрелище. Девицы катались в грязи, визжали и рвали друг другу волосы, и так как драться они не умели совершенно, то победительницей оказалась та девушка, которая была крупнее всех.

Она до того вошла в раж, что села верхом на свою противницу, взяла ее за уши и начала бить затылком о грязь. Гамзат и Адам в восторге захохотали, а начальник охраны Гамзата поспешил разнять девушек, чтобы дело не дошло до убийства.

Потерявшую сознание девушку унесли, а победительница стала плясать на ринге, изображая руками что-то вроде боксерских ударов. Подвыпившие мужчины захохотали, а Адам Телаев громко закричал:

– Эй! Иди сюда! Я тебе покажу, как бить.

Девушка перелезла через канаты и с опаской подошла к накрытому столу.

Она была довольно толстая и смуглая, и дышала, как загнанное животное. Ее огромные груди вываливались из складок купальника, и вся она была перемазана кровью и песком. Никакого желания она не вызывала, кроме желания побыстрей отправить ее помыться. У нее были спутанные белые волосы, но, когда она подошла ближе, стало ясно, что они крашеные.

– Тебя как звать? – спросил Адам.

– Айзанат, – ответила бойчиха.

Адам нахмурился. Дело в том, что в боях в основном участвовали русские девушки. Как-то это получалось само собой. Разумеется, нравы в Торби-кале были не такие строгие, как в горах или даже в патриархальном Бештое. Но все же аварская или лезгинская студентка трижды задумалась бы участвовать в таких боях. Вряд ли бы ее кто-нибудь после этого взял замуж.

И, конечно, Гамзат это очень хорошо знал. Он ездил в Кремль, целовал там руки и кланялся, и после этого ему было особенно приятно сидеть вечером в гольф-клубе и смотреть на визжащих русских девушек, катающихся в грязи. Особенно приятно было то, что русские при это сидели и хлопали вместе с Гамзатом.

– Ты кто? – спросил Адам.

– Лачка, – сказала девушка.

Адам нахмурился еще сильнее, и его черные густые брови сошлись над перебитой переносицей. Коричневые глаза опасно сузились. Ослепительный свет висящих на потолке люстр отражался от его наголо выбритого затылка и крашеной под камуфляж куртке из кожи игуаны.

– Ты откуда? – спросил глава центра «Т».

Девушка опустила голову и сказала:

– Я из Хабильского района. Из Новопетровки.

Сам Адам был из Келебского района, но лакцев в республике было слишком немного. Он повернулся к Гамзату и угрюмо сказал:

– Ты что унижаешь мой народ?

Гамзат растерялся. Он не отбирал девушек сам.

– Да какая разница, откуда она? Она что, плохо дерется?

Адам встал, и его красивое наглое лицо совершенно потемнело от гнева. Он был выше сына президента на полголовы, и кулаки Адама были размером с бейсбольный мяч.

– В моем народе все хорошо дерутся, – сказал Адам, – лучше чем мы, не дерется никто! А я уж точно дерусь лучше тебя. А ну-ка извиняйся перед этой лачкой!

– Это я буду извинятся перед голой шлюхой? – удивился Гамзат.

В следующую секунду Адам выписал ему точно в пятак.

За последние полгода главный борец с терроризмом в республике разъелся на халявных харчах и несколько потерял форму. Однако Адам был не на соревнованиях: кто-кто, а Гамзат Асланов на спортсмена не тянул. Когда килограммовый кулак Адама впечатался в переносицу сына президента, раздался сухой хруст, как будто кто-то раздавил сапогом вафельную трубочку. Публика ахнула. Гамзат рухнул там, где стоял.

В мгновение ока в гольф-клубе воцарился бардак. Охранники Гамзата и Адама сцепились между собой. Комиссаров бегал вокруг и орал:

– Прекратить немедленно!

Драка стихла минуты через три. Адам Телаев встряхнулся, утер пятерней стриженый затылок и покинул поле боя победителем. Сына президента увезли на белом бронированном «Мерсе» в больницу – с сотрясением мозга и сломанным в кашу носом.

* * *

Была половина восьмого утра, и весеннее солнце только-только вставало над засахаренными горами, когда Джамалудин Кемиров и человек десять из его отряда подъехали к развилке шоссе, украшенной блокпостом с зарытым перед ним БТРом, и надписью «Бештой-10–1,5 км».

Хаген поднялся к блокпосту и о чем-то поговорил с солдатами, а Джамалудин вышел на обочину шоссе, с автоматом в одной руке и рацией в другой, и начал прохаживаться туда-сюда, время от времени поднося к губам рацию. Наконец рация ожила, выплюнув в эфир несколько слов по-аварски, Джамалудин махнул рукой, и два «Мерса», на которых приехали люди Джамалудина, медленно скатились с обочины и стали поперек шоссе, метрах в десяти перед БТРом.

Через минуту на дороге показались белые «Жигули», такие старенькие, что они казались полосатыми от ржавчины. Увидев, что дорога перегорожена, «Жигули» остановились, и Джамалудин подошел к машине.