— Ты имеешь полное право отказаться, — сказал Шамрон. — Ведь ты дала согласие участвовать в операции совсем другого рода — менее продолжительной и куда менее рискованной. Но обстановка изменилась. Соответственно изменились и стоящие перед тобой задачи. В нашей работе так бывает довольно часто.

Шамрон прекратил хождение и остановился прямо перед ней.

— Но я могу заверить тебя в одном, Жаклин. Твоя безопасность отныне станет для всех нас высшим приоритетом. Тебя не оставят в одиночестве. Мы проводим тебя до самолета и будем ждать в конечном пункте назначения. Мы будем следовать за тобой по пятам, куда бы ты ни поехала и ни пошла. Ну а потом, как только представится первая удобная возможность, мы возьмем дело в свои руки и точно рассчитанным ударом завершим операцию. Я также даю тебе слово, что, как только твоя жизнь окажется в опасности, мы, не считаясь с последствиями, в тот же момент подключимся к делу и защитим тебя. Ты хорошо все поняла?

Жаклин согласно кивнула.

Шамрон открыл портфель, вынул оттуда небольшую подарочную коробку размером два на два дюйма и протянул Жаклин. Она открыла коробку. В ней, в гнезде из белого атласа, покоилась золотая зажигалка.

— Эта штуковина посылает радиолуч на расстояние до тридцати миль. В случае, если что-нибудь пойдет не так и мы потеряем с тобой контакт, у нас будет возможность обнаружить твое местоположение с помощью этого прибора.

Жаклин достала зажигалку из коробки и нажала на педаль. Зажигалка извергла из себя крохотный язычок пламени. Когда Жаклин после этого положила зажигалку в нагрудный карманчик блузки, Шамрон расплылся в широкой улыбке.

— Считаю своим долгом проинформировать тебя, что Габриель выступает против проведения этой операции. — Шамрон снова заходил по комнате, но в скором времени остановился у пейзажа Клода. — Он считает, что Тарик хочет заманить тебя в ловушку. Мы с Габриелем знаем друг друга не первый год, и обычно я доверяю его мнению. Но на этот раз у нас с ним возникли серьезные разногласия.

— Понятно... — протянула Жаклин. В этот момент она думала о том вечере, когда впервые привела в выставочный зал Юсефа.

«Если не ошибаюсь, Клод родился во Франции, но прожил почти всю свою жизнь в Венеции».

«Вы ошибаетесь. Клод жил и работал в Риме».

Возможно, Юсеф и тогда ее проверял.

Между тем Шамрон продолжал говорить:

— Я могу многое тебе сказать. То, к примеру, что Тарик ведет себя, как дикий зверь и что на руках у него кровь сотен евреев. Могу также тебе напомнить, что он хладнокровно убил нашего посла и его супругу в Париже. Полагаю, ты знаешь и о том, что в Амстердаме он застрелил большого друга Израиля господина Моргентау и его жену. Полагаю, ты догадываешься, что сейчас он планирует нанести новый удар. Я также могу тебе сказать, что если ты нам поможешь, то окажешь тем самым большую услугу всему израильскому народу. Я много чего могу тебе сказать. Но я не могу требовать, чтобы ты согласилась принять участие в этой операции.

Жаклин посмотрела на Габриеля, но он стоял к ней спиной у полотна дель Вага и, слегка склонив голову набок, внимательно его рассматривал. Можно было подумать, в этот момент он отыскивал недостатки в работе реставратора, который восстанавливал эту картину. На самом же деле Габриель мысленно взывал к Жаклин, пытаясь сказать: «Не смотри на меня так. Сейчас я тебе не помощник. Ты сама должна принять решение. Ты — и никто другой».

* * *

Шамрон ушел, и они остались вдвоем. Габриель пересек комнату и остановился в том месте, где несколько минут назад стоял босс. Жаклин хотелось, чтобы он подошел к ней поближе, но Габриелю, похоже, требовалось в этот момент нечто вроде буферной зоны. Выражение его лица изменилось. Точно так же у него менялось лицо и в Тунисе. Тогда было два Габриеля. Габриель во время предварительной разведывательной операции, когда он стал ее любовником, и Габриель в ночь убийства. Она вспомнила, как он на нее смотрел, когда они ехали от пляжа к вилле Абу-Джихада. Тогда его взгляд словно омертвел, и в нем ничего, кроме холодной решимости, не отражалось. Теперь у него были такой же примерно взгляд и мрачное, убийственное выражение лица. Он продолжил инструктаж, который начал Шамрон. Только голос у него был другой. Когда говорил Шамрон, в его голосе, казалось, отзывался рокот боевых барабанов. Габриель же говорил тихо и мягко, как если бы рассказывал ребенку сказку на ночь.

— Связываться с офисом на бульваре Царя Саула будешь посредством установленного на твоей лондонской квартире телефона. Он подключен к защищенной от прослушивания линии, по которой твои звонки будут переадресовываться в Тель-Авив. Когда выйдешь из самолета в конечном пункте назначения, скажешь Тарику, что тебе необходимо прослушать оставленные на автоответчике сообщения. Когда будешь набирать свой лондонский номер, он высветится на экране специального устройства и люди из офиса локализуют место, откуда ты звонишь. Ты даже сможешь поговорить с ними и передать необходимую нам информацию, если будешь в этот момент в одиночестве. Такая связь обеспечит тебе стопроцентную безопасность.

— А если Тарик не позволит мне воспользоваться телефоном?

— Тогда ты устроишь ему сцену. Скажешь, что Юсеф тебе ничего о подобных ограничениях не говорил и что быть пленницей тебе нисколько не улыбается. Скажешь ему, что, если тебе не позволят прослушивать сообщения на автоответчике, ты сию же минуту от него уйдешь. В качестве Доминик ты можешь знать о нем только то, что он палестинский функционер высокого ранга, выполняющий некую дипломатическую миссию. Следовательно, у тебя нет оснований его опасаться. Помни, твой страх может навести его на мысль, что ты знаешь больше, нежели тебе следует.

— Я это понимаю.

— Не удивляйся, если обнаружишь на своем автоответчике какие-то сообщения. Мы подготовим для тебя несколько таких сообщений. Помни, что в соответствии с установленными Юсефом правилами, о твоем отъезде может знать только Джулиан Ишервуд. Вполне возможно, тот же Ишервуд тебе и позвонит, чтобы выяснить, когда ты вернешься, или по какой-нибудь другой надобности. Или, возможно, тебе позвонит из Парижа кто-нибудь из членов твоей семьи, чтобы осведомиться о самочувствии и узнать, как у тебя в Лондоне обстоят дела. Также, быть может, тебе позвонит какой-нибудь парень и пригласит на обед. Собственно, чему тут удивляться? Ты ведь привлекательная женщина, не так ли? Было бы странно, если бы за тобой не пытались ухаживать мужчины.

«Непонятно только, почему ты, Габриель, за мной не ухаживаешь», — подумала Жаклин.

— Сегодня вечером, прежде чем дать Юсефу согласие сопровождать в поездке его так называемого приятеля, ты должна еще раз выразить свои сомнения относительно разумности этого предприятия. У Жаклин Делакруа концепция путешествия с незнакомым человеком, возможно, отторжения бы и не вызвала, но для Доминик Бонар это нечто из ряда вон. Я хочу, чтобы ты поссорилась с Юсефом, чтобы потребовала от него заверений в собственной безопасности. Но в конце ты, ясное дело, должна будешь склониться перед его аргументами и подписаться под этим делом — но, повторяю, не без борьбы. Ты меня понимаешь?