Амер.

– Отойди от Летиции! – приказал он так, будто имел на это право.

– Никогда.

– Парни…

Он махнул рукой и посторонился, пропуская ко мне головорезов. Все, что я успел, – закрыть Лети своим телом. Я ничего почти не мог без магии, которую отдал, чтобы привести Летицию в чувство.  В спину вонзались лезвия. Я сбился со счета. Что-то хрустнуло внутри, когда острие осинового кола пробило легкое и вошло в позвоночник.

Осина. Что за предрассудки, Амер… Уж тебе ли не знать…

Во рту сделалось солоно. У вампиров тоже соленая кровь. Горячая и соленая.

– Лети…

Когда меня оттаскивали в несколько рук от постели, на которой лежала моя бездыханная девочка, я думал лишь о том, чтобы удержаться рядом. Коснуться. Позвать. Я содрал ногти, цепляясь ими за грубые доски пола. На полу оставались кровавые полосы.

На мгновение почудилось, будто такое случалось со мной прежде. Вкус крови во рту, боль, разрывающая легкие, и куда хуже – боль, разрывающая сердце, из-за того, что я не смогу спасти любимую.

– Лети!

Меня отволокли в угол комнаты. Распластали на полу, растянув руки и ноги, придавили тяжелыми подошвами, а Амер опустив ногу на грудь, выдавил воздух. Я закашлялся, на губах закипела кровь.

– Ну что, – сказал мой враг. – Посмотри-ка, как удачно все сложилось!

Вопреки здравому смыслу я продолжал тянуться к Лети. Кончиками пальцев. Душой. Мыслями. Я удивился, как я еще дышал с такими ранами, а потом понял, что это все благодаря чудесной крови. Моя девочка, сама того не зная, снова спасала меня.

– Дай… позвать… – протолкнул я сквозь зубы.

Амер наклонился к самому моему лицу. В глазах помимо злости горел азарт охотника, удачно загнавшего зверя.

– Слушай меня внимательно! Ты хочешь спасти Летицию, а мне она подходит в качестве жены.

Я зарычал, дернулся – откуда только силы взялись, – отбросил в сторону орка, придавившего правую руку, и потянулся к горлу Амера. Почти схватил. Почти. Тот отпрянул, а потом, мстя за свой испуг, раздавил тяжелой подошвой пальцы.

– Ты крадешь ее время! – Он давил на ладонь, и я слышал, как хрустят кости. – Но, может, я ошибся и Летиция тебе не так уж нужна?

– Говори!

– Я отпущу тебя только для того, чтобы ты позвал ее и вернул. А после – прости, ничего личного – ты лишишься головы. Чтобы наверняка, сам понимаешь.

– Она… никогда… тебя не полюбит…

Горло перехватило, как представил, что Лети очнется и увидит мое тело и смеющегося Амера, заполучившего все же свой желанный приз.

– Меня никто не полюбит, я смирился, – процедил Амер и вдруг сорвался на крик: – Думаешь, я не пробовал иначе? Сколько раз я старался обратить их! Задабривал подарками, обещаниями! Я даже готов был преподнести вечную жизнь на блюдечке плебейкам, если с аристократками ничего не вышло. Видно, у них слишком жидкая кровь – ведь дело в этом, правда?

Он орал, брызгал слюной. Взгляд у него сделался совершенно безумный.

– Что тупая закройщица, что дочь графа, я уже сбился со счета – сколько их было, и никто не откликнулся на зов!

Если бы мой мозг не был затуманен от боли, я бы, возможно, сообразил быстрее, но сначала никак не мог взять в толк, о ком говорит Амер.

– Ты… пытался обратить нескольких? Но ведь они…

– Сдохли! – рявкнул Амер, да так, что подельники, выслушивавшие его излияния со скучающими минами, грохнули от смеха. – Сдохли и добавили мне проблем!

Теперь я понял. Каким извращенным разумом и уверенностью в собственной неотразимости надо обладать, чтобы походя губить невинных девушек, надеясь, что одна из них рано или поздно ответит на зов? Он брал их силой, выпивал их кровь… Амер и есть тот самый вампир!

Он резко замолчал, убрал ногу с моей руки и подал знак, чтобы остальные меня отпустили.

– Иди к ней. Пока тело не остыло – ты можешь ее вернуть.

Осклабившись, он наблюдал, как я барахтаюсь на полу, силясь подняться. Поскальзываюсь в собственной крови. Я оставил попытки встать и, подгоняемый дружным хохотом, на четвереньках подполз к постели, на которой лежала Лети.

– Посмотрели бы они сейчас, во что превратился их дражайший мэтр. Их мерило справедливости и несокрушимости!

Тонкая рука Лети свесилась с кровати. Я взял ее ладонь и прижал к губам. Она была теплая… Пока теплая…

– Как же они ошалели, трусливые тряпки, когда увидели самого ректора Ви’Мири на маскараде. Все эти маги, окончившие академию давным-давно, отрастившие пузо, обзаведшиеся сварливыми женами, роскошными домами и теплыми местечками. Они вдруг снова превратились в глупых детей! Слышал бы ты этот невнятный лепет: «Я передумал, я не стану его убивать. Только не его». И кто-то имел наглость, представь себе, утверждать, что им не позволяет совесть! Что ты сделал с ними, Маркус? Заколдовал? Вложил в их тогда еще юные головы, что ректор неприкосновенен? Едва удалось уговорить нескольких отправиться в погоню!

Заколдовал? Наложил заклятие? Я ничего о себе не помнил, однако едва ли это так… Но что же тогда? Неужели и правда – совесть?

– Хорошо, что я не учился в академии, Маркус! Ведь я старше тебя!

Я уже почти не слушал его. Скоро все станет неважно… Напрягая последние силы, я подсунул руки под тело Лети, стащил с кровати – очень осторожно, чтобы случайно не ударить. Хотя теперь ей не больно и не страшно. Посадил на колени, устроил ее голову на моем плече. Так привычно. Лети всегда, нежась в моих объятиях, опускала голову на мое плечо. Я поцеловал ее в лоб, в закрытые веки. Моя девочка… Моя любимая девочка…

– Зови! – приказал Амер. – Если ты не помнишь – нужно лишь прикоснуться и вслух произнести ее имя. Все просто.

Действительно – просто. Понятно, почему я не стал писать об этом в книге. И где-то в глубине души я всегда знал, что нужно сделать, потому и рвался из рук…

– Зови же!

– Нет…

– Что?

Моя чудесная девочка как никто заслуживает долгой и счастливой жизни, но я не могу оставить ее в руках чудовища. Внутри все рвалось от боли. Я против воли отсчитывал уходящие мгновения. Амер все понял. Он выл и грозил мне самыми страшными карами, рисуя картины того, как отрезает мне конечности одну за другой, как вспарывает живот. Дурак. Разве что-то сможет меня напугать после того, как я отпущу Лети? Мою Лети. Она в самом лучшем убежище. Там, в чертоге светлых богов, ей тепло и легко.

Я не знал,