— Если бы ты вел себя по-другому, я бы, может, не стремилась на ночь глядя на объект.

Загородная резиденция Шестаковича ужаснула Соню. Еще из окна машины она увидела гигантских размеров и нелепых форм трехэтажное здание, в котором каким-то таинственным образом соединилось все самое худшее, что есть в каждом архитектурном стиле. Новый BMW аккуратно въехал на территорию. Выбежал сторож, одетый в камуфляж. Поклонился хозяину в пояс и помог Соне выбраться из машины.

— Сонечка, я вижу, вам нравится? — ректор окинул гордым взглядом свои хоромы.

— Красота — это страшная сила.

— В ваших словах я слышу иронию. А я же, напротив, совершенно серьезно пригласил вас сюда, чтобы обсудить интерьер дома. Над фасадом работали многие архитекторы.

— Всех времен и народов мира.

— Лучшие! Сначала Саша Манукян, потом Армен Буравцов.

— Ужас, — прошептала Соня. — Это архитектурное преступление. За это сажать надо.

Шестакович, не обращая внимания на иронию, берет Соню под локоть.

— Посажу, обещаю, посажу. Софья, дорогая моя! Пойдемте в дом. Не скрою, я собирал о вас информацию. И, несмотря на то что мнения разделились, я рискну доверить вам отделку интерьера. В дом, дорогая!

Дом — это пока только пустые стены, вскрытые полы, оголенные балки. Для Сони это почти что картины родной природы, но Борис Андреевич провозглашает:

— Единственное по-настоящему законченное место в доме — это ванная. Туда и пройдем.

— Какая изысканность!

На пороге ванной Шестакович неожиданно останавливается, берет ее за плечи и переходит на «ты»:

— Мне нравится, что ты контролируешь свои чувства. Мне нравится, что ты умеешь скрывать за маской свое истинное лицо. Я представляю, что кроется под этой броней. Там доверчивая маленькая девочка, которая хочет любви. — Он вцепился в Сонины губы. — Папку чертежей привезут тебе в офис.

Борис Андреевич порхал по Сониной блузке, расстегивая пуговицы. Она бежала по ней в обратном направлении, застегивала.

— Цена вопроса? — прошептала она.

Шестакович продолжал раздевать Соню, но вернулся к «вы». Когда речь идет о деньгах, надо быть серьезней:

— Сонечка, вы должны знать, что такое имиджевый объект. Знаете, какие люди увидят вашу работу? Вы даже не догадываетесь.

— Подождите, подождите… — Соня трясет головой, чтобы избавиться от липкого тумана, в который ее погрузили слова и поцелуи неуемного сластолюбца.

— Страстная, смелая. Софья — ты моя мечта.

Соня была согласна. В конце концов, чем этот самый Шестакович хуже ювелира Захарова или Борюсика, любителя игуан. Стоп. Борюсик! Борис Андреевич! Они тезки.

— Подождите, подождите секунду. Так нельзя. Работа — работой, а это дело тоже нельзя так на самотек пускать. У меня есть тяжелый опыт с заказчиками.

— Понимаю. Но я не заказчик. Я претендую на большее, Соня, в вашей жизни. — Он набрасывается на нее с большим рвением, хотя никак не может определиться, быть им на «вы» или на «ты».

— Я замужем, в конце концов! — кричит Соня. Наконец-то Жорик ей пригодился. Хоть раз в жизни.

Шестакович неожиданно отстраняется и сурово смотрит на Соню.

— Поговорим об этом завтра, Софья, завтра. Нам надо серьезно обсудить наше будущее. Твой муж явно не вписывается в мои планы.

У всех троих была тревожная ночь. Нонна должна была прибыть на яхту к девяти утра. Она долго рассматривала себя в два зеркала, подбирала живот, выпрямляла спину.

Юля была приглашена к двенадцати, но поскольку по утрам любила поспать, то решила приготовиться загодя. Она примеряла платье за платьем в поисках лучшего.

Соня тоже стояла перед зеркалом. Она вглядывается в собственное отражение в поисках признаков увядания. Сейчас она вспомнила, как однажды, так же пытливо изучая себя, грустно спросила у Нонны:

— Неужели мы все состаримся и умрем?

— Нет, — огрызнулась Нонна. — Мы все умрем, а ты останешься.

Тогда они смеялись, придумывая, что будет делать Соня одна-одинешенька. Оказалось, можно хорошо поразвлечься. Соня с нежностью подумала о подругах. Какие они хорошие. Какие они родные. И надо же, ведь они действительно ни разу не поссорились по-крупному. Неожиданно из спальни донесся протяжный стон Жорика.

Жорка метался в лихорадке и бредил:

— Пугало, пугало! Посмотри на себя! Ты же не женщина, ты монстр. Монстр!

Соня подумала, что это муж о ней. Но даже в бреду Жорик игнорировал жену.

— Буркова — ты гадина! Бессмысленно, все бессмысленно!

Визит к Боре Шестаковичу отменялся. А встреча была назначена на семь вечера.

Только Нонне удалось выполнить намеченную программу — они покатались на яхте. Ее укачало. Дела не обсуждали. Напротив, Шестакович лез целоваться и говорил об одиночестве. На причале заторопился почему-то, обнял ее на прощание, проклиная Дроздова, и через спину Нонны увидел, как к кромке воды приближается Юля. В свою очередь, Нонна заметила, как с другой стороны пристани к яхте Шестаковича приближается Соня.

— И что это значит, дорогой Боря?! — издали закричала Соня.

— Кажется, я тоже пришла рановато, — отзывается Юля.

Соня уже совсем рядом:

— У меня муж заболел, Борюсик. Простыл и кашляет. Сейчас при нем старушка-мать. И я пришла сказать, что не смогу поужинать при свечах, а твой интерьер готова обсудить за обедом.

— При каких свечах? — спрашивает Нонна. Но не у престарелого Казановы, а у подруг.

— А я вовремя пришла, — сообщает Юля. — Ну, может, минут на пятнадцать раньше. Кажется, я ничего не пропустила.

— Ничего, обещаю! Самое интересное еще впереди. — Нонна уперла руки в крутые бока и теперь похожа на южанку — торговку рыбой.

Шестакович проворно вспархивает на свою яхту и откидывает трап.

— Дамы, вы что-то перепутали. Соня, я позвоню вам, и мы обсудим интерьер.

— Ага! Так же, как и костюмчик, а заодно и сценарий.

Но яхта уходит в море, как и надежда продать сценарий, фрак и интерьер.

— Тебе что, мужиков мало?! — набросилась Юля на Соню.

А Нонна не сдержалась и добавила:

— У тебя муж есть!

— А ты-то что из себя мать-героиню представляешь, а сама по яхтам шляешься? — накинулась Соня на Нонну.

— Я не шляюсь.

— Шляешься! — закричала Соня.

— Шляешься! — крикнула Юля.

— Не надо вот этого. Только вот этого не надо! — защищалась Нонна. — Есть вещи, которые не прощают!

— Мне?!! — Юля уже привизгивала. — А что я сделала? Отравила морских котиков Арктики? Или развязала войну за Тунгусский метеорит?