– Ну так и вот, лежу я, как оно было-то, наверное, а баба… зачем она на берег заявилась – то ли сама чё по себе, то ли хозяева её за чем туда отправили… да, чё я! – требуху же полоскать – днём-то шибко никуда не сунешься: постреливают, и ночью тоже, конечно, но пореже, а она уж кратче, всё по задворкам, недалеко там… стон-то – стонал же я – услышала, и взапятки… но, и давай обратно чё есть мочи… я это после уж узнал, рассказывали, тогда-то чё я – без сознанья – парад пушечный устрой, дак не запомнил бы… Уж лично сам, ага, с помощником своим – жил у него в работниках какой-то его родственник, не знаю… Александра… не побоялся и стрельбы. Стонал-то кто – нашли меня среди убитых… уши-то там я отморозил, а вон, ничё вроде, как новые… в рогожку меня, бельё будто, завернули, ещё и шнурочком обмотали – и домой к себе на саночках… так всё и кажется, хоть и знаю только по чужим рассказам, что скрип полозьев будто слышал, потом ли уж себе всё напридумывал, но – как сейчас вот прямо – быват оно… Дом двухэтажный, негромоздкий, как сельсовет в Ялани вон – один к одному – тоже его же, Стародубцева, в ём он и жил, когда в Ялани находился, – с кирпичным низом, с палисадом, там только – не как здесь – чугунная решётка, у сельсовета-то – штакетник, и палисад там – целый огород… деревья были понасажены какие-то… Он и поныне там стоит и, вижу, вроде не пустует. Частенько мимо пробегать приходится – от милиции-то близко. И та – решётка – пока целая – как в Зимнем-то, её не своротили… Красивая – ковать умели… или их льют?.. А у него, у богатея, кто бы искать-то стал, никто бы и не сдогадался… к ним с уважением – ну что ты!

Раз теперь только – и не по всем, а сразу по карману гимнастёрки – хлопнул Несмелов свободной рукой, вынул из него пачку папирос, закурил, несколько скорых затяжек молча сделал, под ноги себе окурок опустил, каблуком сапога втиснул его в землю. И продолжает:

– И ночью же, но уже другой, поди что в самый Новый год… да и наверное… мне поначалу-то и не сказали даже, и не до этого мне было – ясно… и он, Засека, приполз туда же, тот-то уж как-то так – случайно… или чутьё уж у него – он как собака… нюх-то – охотиться бы с ним… Сутки, рассказывал, в сугробе где-то пробыл, не закопался бы, дак и замёрз, замёрз бы, точно. А закопался-то он от портнягинцев. И закопаешься – захочешь жить. Так и скрывался потом там, ногу, чуть колена выше, ему прострелили, и лечил, покуда наши не вернулись. И я. И носу оба не казали… А чё подумал – засмеялся-то: и до спасителя бы своего добрался Засека – вот уж ни капельки не сомневаюсь… Опередил его купец – в двадцать втором, однако, помер… так, видно, – век его никто не подточил, – от старости, ему и было… под девяносто.

Рассказ Несмелов завершил и – то склоняясь, то вытягиваясь, то поводя головой, как встревоженный чем-то рябчик, из стороны в сторону – принялся через густую листву старой вербы, вольно разросшейся на небольшой яланке и заслонившей собой горизонт для обозрения, как будто что-то впереди выискивать глазами, выискав, вероятно, отступившись ли по тщетности, успокоился, надел фуражку, так и держал в руке которую из-за жары, накинул сверху, как и было прежде, накомарник, гимнастёрку – из-под ремня та сзади выбилась – заправил. Вербу прошли когда, тогда и говорит:

– Во-он там, за тем осинничком, за листвягом который… что за хребтиной – за этим… видишь, нет?.. Галинин лог. За ним сразу и дорога раздвояется… Коротенький развилок. Хоть по тому иди, хоть по другому – одинаково. Сойдутся там уже, у Медового, у ручья… Давай-ка, парень, срежем маленько, а заодно уж и проверим – есть тут местечко славное, меня коснись, я б себе там землянку вырыл… Не заглянул туда я в прошлый раз.

– Как скажете, решать не мне, – ответил Горченёв на это предложение.

Свернули с дороги, прошли пожелтевшим от засухи папоротником – по плечи тот им. На сопку, по́том обливаясь, поднялись. Взглядом окидывая дымчатые дали, на её маковке, горячей, как только что вынутая из печи коврига, постояли, но – не закуривая. Спускаться стали. Галька из-под ног осыпается с шорохом дробным, глубоко в распадке замирает, вспугивая эхо – то будто силится взбежать, но духота его стреножит. За куст ольховый уцепился Несмелов, сосне – красивую увидел – радуется. Крону – от ветви к ветви – осмотрел – каждая с дерево отдельное, – комлем объёмистым стал любоваться – от сажи чёрный весь и в наростах витиеватых тот. Жёлтый приклад ружья заметил мельком – краешком из-за комля тот на миг всего лишь обнаружился, – ладонь, куст выпустив, разжал, руку отвёл на кобуру, как зверь, врасплох застигнутый, в охоте ли, метнулся и – в два прыжка – успел – встал перед спутником своим: к нему спиной, лицом – к сосне красивой…

4

Сначала так – как будто воздуху кругом не стало: хвать, хвать – ых, ых – но нет его, а погодя сколько-то – его уже с избытком вроде – до захлёбу, но затвердел он, воздух, словно гипс, – и не глотается, и не жуётся, и изо рта никак его не вытолкать – ни языком, ни язычком – и те ещё не подчиняются, а после – и раскрошился воздух, будто канифоль, всыпается, царапая гортань остроугольными крошками, через воронку словно, в лёгкие и наполняет их – как сухарями торбу кто-то, – тесно в них, в лёгких, сделалось, тесно и в теле стало: народилась в нём тоска необоримая – молнией изнутри вскромсала от паха до темени – набухает тело, кровью пенясь, и слова неясные со дна всплывают пузырьками, будто в топели… да и слова ли?.. а не буквы?.. из тела кости разом будто вытряхнули, протащили вместо них колючую проволку – остов такой теперь не держит грузное – в пояснице переламывается – буквы с нёба – словно известь с потолка от сырости – срываются и затор устраивают в горле: мым-мы, мам-ма…

Всё быстро так… как бурундук через дорогу… Как же идти теперь?.. Я всё куда-то собирался… Больно ступать – подошвы расщепляет… как лучины…