Снова взметнулась чудовищная лапа — Рейн отпрянул, и медведь промахнулся, зацепив его лишь кончиками когтей и тем не менее опять сбив с ног. Сталь шлема встретилась с крепким древесным стволом — и от удара граф потерял сознание. Но зверь уже бился в агонии, катаясь по земле и тщетно стараясь выдрать из пасти застрявший там меч.

Он очнулся от того, что кто-то лил ему на лицо холодную воду.

Глаза открылись, но сквозь туман, их застилавший, он мог разглядеть лишь самые общие очертания склонившейся над ним фигуры. В голове гудело, и он не слышал слов, хотя ему казалось, что его о чем-то спрашивают. И тут на лоб его легла нежная прохладная рука, которая, конечно, могла принадлежать только одному существу на свете — его милой, любимой Аманде.

Неясными тенями проскользнули воспоминания — зверь, взмахи могучих лап, женское тело, с хрустом ударившееся позвоночником о несокрушимый гранит, его меч, как в масло вошедший в глотку чудовища… он знал, что Аманда мертва и та ладонь, что сейчас лежит на его лбу, постепенно отгоняя боль и жар, вселяя в измочаленное тело новые силы, никак не может принадлежать погибшей. Но какая-то самая сокровенная часть его души просила, умоляла поверить в то, что случилось чудо и графиня уцелела.

Постепенно туман перед глазами становился все реже — теперь он уже стал различать цвета — контур склонившейся над ним фигуры был обрамлен черным черные волны колыхались под порывами ветра.

Он вспомнил — у Аманды были черные волосы…

Кто бы это ни был — это не Аманда. Его любовь погибла, переломленная страшным ударом. Сейчас он понимал, сколь много она для него значила. Мысль о том, что он будет жить, все оставшиеся годы оплакивая ее, бросила графа в жар. Нет… такая жизнь ему не нужна!

И вновь пучина беспамятства надвинулась на него, грозя поглотить и навечно похоронить его разум в своих неизведанных глубинах…

— Не получается… — Аманда опустила руки и заплакала. — Он никак не приходит в себя.

— Еще бы, — немедленно вставил Тхел, хотя его мнения никто не спрашивал. — Он башкой так звезданулся, что чуть дерево не сломал. Вона гребень на шлеме всмятку.

— Заткнись, — очень вежливо посоветовал ему Тхай. — Леди, но вы ведь еще попробуете, да?

— Неужели вы не узнали у Модестуса, как лечить такие раны? — Зулин, кряхтя, пытался вытащить меч, намертво засевший в туше убитого медведя. — Он же с вами так много занимался.

— Знать и уметь… — всхлипывая, ответила Аманда, — это разные вещи. Я… я знаю… про травы… про лечебные настои… но я не умею… тут нужна… магия… Это не рана… он цел… он уходит куда-то… я не могу удержать…

Зулин покачал головой, бросив возиться с мечом. Тхай-Тхел, заметив это, протянул здоровенную ручищу, одним рывком выдернул клинок из пасти чудовища и протянул троллю. Тот взглядом поблагодарил его, затем снова повернулся к Аманде.

— Он не хочет жить без вас, — проскрипел он.

— Но я же здесь! — крикнула сквозь слезы Аманда.

— Он этого не знает…

— Но что мне делать? — Слезы текли из ее глаз, прокладывая влажные дорожки на измазанном грязью, но все равно прекрасном лице.

— Сказать ему об этом, — предложил Тхел, глупо улыбаясь.

Зулин укоризненно зыркнул на него. Тхай, наоборот, задумался, наморщив лоб и прищурив единственный глаз. Затем огр приподнялся и, проковыляв к лежавшему пластом графу, рывком поднял его, закованного в латы, и, держа на весу, заорал в самое ухо, надсаживаясь и срывая голос:

— Она жива-а-а! Аманда здесь!!! Приди в себя-а-а!!! Аманда жива-а-а!!! Просни-и-ись!!!

Зулин зажал уши — крик Тхая сорвался на визг, способный, казалось, причинить физическую боль. Аманда тоже прижала ладони к голове, а Тхел, не имеющий такой возможности, поскольку руки огра сжимали болтающееся в воздухе тело Рейна, просто втянул голову в плечи и в ужасе закатил глаз.

Граф вздрогнул от этого дикого крика и медленно, нехотя открыл глаза.

— Она умерла… — прошептали его губы. — И не ори так… я не глухой.

Рейн сжимал Аманду в объятиях — казалось, теперь он ни на мгновение не отпустит ее от себя. Он целовал ее глаза, ее волосы, не желая замечать покрывающего ее лицо слоя пыли, его губы ласкали каждый дюйм ее кожи, и она страстно отвечала на его поцелуи, бесконечно счастливая от того, что ее любимый вернулся оттуда, откуда обычно не возвращаются. Он уже шел по последнему пути, и только отчаянный крик Тхая, пробившись сквозь немыслимую даль, отделявшую графа от мира живых, сумел донести до него весть… И, услышав этот крик, он решил вернуться.

— Любовь моя, — шептал он, — милая моя, господи, как я счастлив. Я думал, что потерял тебя навсегда… как мне благодарить провидение за то, что оно не лишило меня женщины, которая для меня важнее всего на этом свете, важнее жизни.

— Родной мой, — чуть слышно отвечала она, прижимаясь к нему, стараясь не задеть многочисленные синяки, которыми было покрыто его тело. Она знала каждый из них, хотя сейчас они и были скрыты одеждой. Латы с графа общими усилиями сняли, чтобы дать возможность раненому вдохнуть полной грудью. Родной мой, я так боялась потерять тебя. Только сейчас я поняла, что не смогу без тебя жить…

Его руки, сильные и в то же время очень нежные, ласкали ее тело, никак не желая остановиться. И она отвечала на его ласки — страстно, самозабвенно, забыв об окружающих, о том, что еще совсем недавно все они были на волосок от смерти…

Тхай-Тхел демонстративно повернулся к парочке спиной, хотя Тхел откровенно страдал от невозможности посмотреть на объятия влюбленных. Зулин, со своим обычным меланхоличным видом, принялся укладывать вьюки — любовь любовью, но дело еще не закончено и необходимо двигаться дальше.

Кони мерно цокали копытами по лесной дороге. Впереди, настороженно оглядываясь, ехал Зулин — сегодня он по собственному почину взял на себя обязанности разведчика. Позади, пыхтя и шумно отдуваясь, шлепал Тхай-Тхел, ведя на поводу оставшихся лошадей и заодно навьючивший на себя едва ли не больше, чем любые две из них, вместе взятые.

Совсем недалеко виднелась могучая горная гряда, отдельные вершины которой, покрытые никогда не тающими снежными шапками, казалось, пронзали облака. Лес, шумевший своими кронами у их подножия, был малообитаем — по крайней мере по словам проводников, которые утверждали, что ни одной живой души не поселилось в этих местах за последние десятки лет. Причиной тому послужило и то, что недалеко находился Древний лес — давнее убежище эльфов, а ни один здравомыслящий человек не станет не то что вторгаться во владения бессмертных, но и жить в непосредственной близости от них. Охотники, правда, временами бродили по этим лесам, но эльфы, считавшие Древний лес своим домом, рассматривали окружающие земли как непосредственно прилегающие к этому дому территории и не очень-то привечали посторонних. О, их стрелы не летели из ветвей в спины трапперам, но и даже самые опытные следопыты обычно возвращались из этих мест без добычи — дичь как будто знала о приближении охотников и заранее уходила в безопасную лесную глушь.