— Ты не принял таблетку! — спохватилась я.

— Угу, забыл… — он судорожно тер переносицу и кожу вокруг глаз. — Она там, во внутреннем кармане пиджака. Пожалуйста…

Мне не надо было ничего объяснять. Я подскочила к вешалке, благо не убрала еще пиджак в шкаф. Сунула руку в карман — айфон и никаких таблеток. Нашла другой, но вынула совсем не то, что искала. Хорошо, что я не зажгла свет, и Виктор не заметил ни моего промаха, ни моих красных ушей. Хотя он все равно ничего не видит без очков да воспаленными глазами! Наконец я вытащила половинку упаковки таблеток и запихнула презерватив поглубже в карман. Он явно из пачки, начатой еще с Кариной… Но почему я об этом думаю? Ревную, что ли? Нет, мне просто мерзко… Наверное. И я переложила таблетку в сухую руку, а эту вытерла о джинсы.

— Чай горячий. Тебе налить воды? — спросила я нарочито небрежным тоном, а у самой заходилось в груди сердце.

Виктор кивнул и судорожно зажал двумя пальцами нос, сумев подавить чих. Ругая себя за промедление, я сунула под кран с фильтром стакан и протянула полный несчастному, который уже сунул таблетку в рот.

— Прости меня. Это противно, я знаю… Но я вот такой, — поджал он губы, возвращая мне пустой стакан.

Я села на стул. Боком. К нему лицом.

— И как ты думаешь жить с котом?

Виктор зажмурился и проморгался. Затем вернул на нос очки. Но серьезнее с покрасневшим носом не стал.

— Вот так, на таблетках… Но, может, если пылесосить, шерсти будет меньше, — выдохнул он и схватил меня за запястье: — Я не попрошу избавиться от кота. Глебу он нравится. А я… Я дома много бывать не буду, а так… Не станем пускать этого ревнивца в спальню. И второго тоже не будем пускать. Это я тебе тоже обещаю. Хотя это будет задача, конечно, посложнее, но я что-нибудь придумаю… Всегда любил решать задачки повышенной сложности. До олимпиадных, конечно, не дотягивал… Ну, до тебя… Ты, кажется, была куда круче городской олимпиады… Но задачка ведь сошлась с ответом, да? Чего скажешь? Попробуй вот эту, — Виктор неожиданно поднял к моему рту конфетку с кофейным зернышком наверху.

— Она не такая сладкая, как другие.

Я покорно открыла рот и закрыла, коснувшись губами его пальцев. Ненарочно. Он тут же схватил чашку чая и уткнулся в нее, потом скинул запотевшие почти сразу очки и тяжело выдохнул, откинув голову.

— Может, кинешь мне подушку в ванну? — вернул он на меня уже смеющиеся глаза.

— У меня нет лишней подушки и лишнего одеяла… Для лишнего мужчины, — добавила я быстро, еще до конца не поняв, какой смысл вкладываю во фразу.

— Тогда, может, поработаем, пока не свалимся замертво, а?

— Над чем? — действительно не поняла я.

— Ну как над чем? Забыла, что ли? Над построением семейного бизнеса. Я на фотках видел каких-то кукол, с которыми ты проводишь занятия с малышней. Они твои или библиотечные?

— Мои. Но они старые… И их мало…

— Давай тогда тащи свой ноут. Будем шопиться до самого утра, а поспать я и в театре смогу. Мне просто необходимо перегнать кровь в мозги. Принесешь ноут, а? Это тоже как таблетка… У меня на тебя специфическая аллергия…

Я попыталась не рассмеяться в голос. Он ведь хотел, чтобы его пожалели… И меня заодно. У меня ведь тоже дрожали коленки, когда я на цыпочках вошла в комнату и вернулась на кухню во всеоружии. Работать, так работать… Он ведь теперь тоже как бы мой босс?

Стараниями Глеба я проснулась первой и быстрее убрала руку с груди спящего Виктора. Как во сне она там оказалась, оставалось только гадать — будем считать, что Веселкин-младший, обнимавший меня полночи, просто передал мне эстафетную палочку. Виктор недовольно заворочался и перевернулся на спину. Затаив дыхание, я следила за его глазами: фу, они остались закрытыми.

Снова на цыпочках мы с Глебом выбрались в коридор. На завтрак с меня опять потребовали омлет, но в середине процесса напрочь отказались помогать, так что Виктор, в этот раз нашедший очки без посторонней помощи, застал меня у плиты в пижаме, но в фартуке, а сына — на плитке в обнимку с котом, и было непонятно, кто кого лупит: наверное, все же кот, потому что Глеб закрывался руками, точно щитом, но Чихуня упорно пытался просунуть мягкую лапку между скрещенными ручками.

Я замерла, ожидая привычного окрика, и уже готовила оправдательную речь и для малыша, и для себя, и даже для кота, но Виктор вдруг сам опустился на колени и принялся катать серого задиру по полу, точно валик, и Чихуня не сопротивлялся.

— Ира, можешь мне рубашку погладить?

Виктор поднял на меня совсем невинные глазки. Отлично, вместо "доброго утра" в самый раз. Погладить?

— Я не умею гладить мужские рубашки, — призналась я без всякого стеснения.

— Совсем? — искренне удивился Виктор. — Свои ты тоже не гладишь?

— Не глажу. Мне лень. Просто сушу на плечиках.

Он продолжал сидеть на полу с задранной головой, а я смотрела вниз, надеясь, что у меня не вылез второй подбородок.

— И что ты предлагаешь мне делать? Идти в театр в мятой рубашке?

— А у тебя джемпера случайно в сумке нет?

Надо было вместо сумки брать чемодан со специальной вкладкой для рубашек, раз устроил себе переезд!

— А воротник? — и тут Виктор заулыбался еще сильнее. — Впрочем, мне пофигу. Я могу даже не бриться. Это тебе будет стыдно, что у тебя такой мужчина. Пусть люди думают, что ты обо мне вообще не заботишься.

Он что это, серьезно сейчас сказал? Что за бред! Приехали…

— Хорошо, я поглажу твою рубашку. Если ты найдешь мне утюг и гладильную доску.

Последняя надежда на то, что у бабки сдох утюг из советских времен. Да… Как же! С таким внуком!

— Тебе старый или новый? Новый с вертикальным отпариванием…

Нет, он надо мной прикалывается!

— Хватит ругаться всякими нехорошими словами при ребенке, — попыталась я свести игру на нет, но только подключила к ней Глеба, поинтересовавшегося тут же, какое же нехорошее слово сказал папа: — Отпаривание. Женщины это слово ненавидят. Как и утюг. Как, впрочем, и стирку.

Веселкин наконец соизволил подняться с пола.

— Я тебя от них избавлю в очень скором будущем, а сейчас позаботься о моем внешнем виде, чтобы Глебу за меня не было стыдно, если уж тебе настолько плевать, что о тебе подумают люди. Надо же подавать ребенку хороший пример, как должен выглядеть настоящий мужчина…

Нет, Веселкина переговорить невозможно. Если только взять самошьющую иголку и зашить стервецу рот. В крайнем случае — скотч, двусторонний, чтобы приклеить ко рту заодно и руки! А пока я безропотно приняла из его рук взятую с верхней полки кладовки коробку с утюгом и занялась его распечатыванием, предварительно избавившись от внешней пыли.