Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Привет, Ники! – обратился к ней Кен.
Девочка молча поглядела на него, оторвалась от калитки и, сердито указав на меня, спросила:
– Кто это?
– Его зовут Стив, – ответил Кен.
– Мне его ботинки не нравятся, – объявила девочка.
Кен рассмеялся и отворил калитку. Девочка попыталась запрыгнуть на него и усесться верхом, однако он ссадил ее на землю и направился по дорожке к открытой двери.
– Миссис Янус, вы дома? – позвал он.
В дверях показалась женщина – такая же бледная и черноволосая, как ее дочь. Но стоило ей увидеть Кена, с ее лица сошло выражение озабоченности и появилась улыбка. Она пригласила нас в дом, извинившись за беспорядок. Меня представили как Стива.
Некоторое время мы неловко топтались в гостиной, где повсюду были разбросаны детские игрушки. Хозяйка предложила нам чаю, но Кен поспешно отказался:
– Спасибо, мы уже пили.
Однако миссис Янус упорно повторяла, что вода только-только вскипела, и принесла из кухни большой коричневый чайник, две чашки и блюдца. Нам ничего не оставалось, как усесться прихлебывать чай под ее настороженным взглядом. Девочка не отходила от Кена, время от времени недовольно косясь на мои ни в чем не повинные парусиновые туфли.
Мой юный спутник вел себя выше всяких похвал. Он полюбезничал с миссис Янус и приласкал Ники, хотя она симпатии не вызывала. Я молча осматривал комнату. Мое внимание привлекла фотография, висевшая на самом видном месте над камином. На ней была запечатлена Ники, и я удивился тому, насколько изображение милее оригинала.
– Да, зимой тут очень холодно, но это бодрящий холод, – говорила тем временем миссис Янус, остановив на мне свой печальный взгляд. – Я всегда говорю: мороз лучше, чем сырость.
Она предложила мне еще чашку чая, и я кивнул. В этот миг девочка вдруг замерла, словно окаменев. Несколько секунд она стояла неподвижно, с закрытыми глазами, и я испугался, что с ней сейчас случится припадок. Потом, совершенно спокойным тоном, Ники объявила:
– Меня зовет Мак.
Миссис Янус пробормотала извинения и направилась в коридор. Я услышал, как она крутит диск телефона. Кен не двигаясь смотрел на девочку. Мне стало не по себе. Спустя минуту миссис Янус заговорила с кем-то по телефону, а потом позвала дочь:
– Ники, иди поговори с Маком!
Девочка выбежала из комнаты. Впервые с тех пор, как мы появились, она выглядела оживленной и даже смеялась. Миссис Янус вернулась в комнату и улыбнулась Кену.
– Думаю, Мак и с вами захочет побеседовать, – заметила она.
Кен поднялся и вышел в коридор. Оставшись наедине с хозяйкой дома, я не знал, о чем говорить. Совсем отчаявшись, я показал на фотографию над камином и заметил:
– Ники очень хорошо здесь вышла. Наверное, года два назад снимали?
Глаза миссис Янус наполнились слезами.
– Это не Ники, это ее сестра-двойняшка, – ответила она. – Это наша Пенни. Мы потеряли ее, когда им только-только исполнилось пять лет.
Мои сбивчивые извинения прервала вернувшаяся Ники. На этот раз она не обратила внимания на мои туфли, а решительно подошла ко мне, положила руку мне на колено и объявила:
– Мак сказал, что Цербер уже прибежал. И вы с Кеном можете идти домой.
– Спасибо, – только и сумел я ответить.
Мы покинули домик и направились обратно в Саксмир коротким путем, напрямик через болото и поля, поросшие вереском и кустарником. Я спросил у Кена, всегда ли призывный зов «Харона» дает такой эффект, как мы видели: пробуждает интеллект у девочки, казалось бы лишенной его от природы?
– Да, именно так, – подтвердил он. – И мы не знаем, почему это происходит. Робби думает, что ультракороткая волна сама по себе имеет целебную силу, но Мак с этим не согласен. По его мнению, сигнал вызова подключает Ники к тому, что он называет шестой силой, а в ее случае импульс удваивается из-за ее покойной сестры-двойняшки.
Кен говорил так, словно это была не фантастическая теория, а нечто само собой разумеющееся.
– Вы имеете в виду, – спросил я, – что умершая сестра тоже принимает сигнал?
Кен рассмеялся. Он шел вперед так быстро, что я едва поспевал за ним.
– То есть не вызываем ли мы духов и призраков? Да нет, конечно! От бедняжки Пенни не осталось ничего, кроме электрической энергии, которая все еще передается ее сестре. Вот почему Ники является особенно ценной подопытной свинкой.
Кен оглянулся на меня с улыбкой.
– Когда я умру, – сказал он, – Мак мою энергию тоже перехватит. Только не спрашивайте как. Понятия не имею. Но пусть попытается, я только рад.
Мы пошли дальше. Кислый запах стоячей воды доносился с болот, простиравшихся по обе стороны от нашей тропы. Ветер усиливался и гнул к земле тростник. Вдалеке маячила саксмирская башня, резким черным пятном выделяясь на фоне закатного неба.
Следующие несколько дней я занимался отладкой голосового модуля. Мы заправили в устройство магнитную ленту с той же программой, что раньше использовалась в «АЭЛ», хотя словарь был пошире. Сеанс начинался с позывных: «Говорит Харон… Говорит Харон…»; затем шла серия цифр, которую механический голос произносил очень четко. Дальше следовали вопросы, по большей части простые, вроде: «У вас все в порядке?» или «Вас что-нибудь беспокоит?». Потом шли высказывания посложнее, например: «Вас с нами нет. Вы в Тёрлуолле. Это два года назад. Скажите, что вы видите» и т. д. В мою задачу входило следить за четкостью голоса, а корректировкой программы Мак занимался сам. Вопросы и реплики казались мне бессмысленными, но для него какой-то смысл в них, несомненно, был.
В пятницу Мак объявил, что, по его мнению, испытания можно проводить уже в субботу. Робби и Кен были предупреждены, что в одиннадцать утра Мак лично встанет к пульту управления. Мне также предписывалось находиться на своем месте. Я, наверное, должен был спокойно воспринимать происходящее, поскольку уже довольно много знал. Однако, как ни странно, я не чувствовал себя готовым к работе.
Я занял свое место в комнате, примыкавшей к аппаратной, а Кен растянулся на операционном столе.
– Не волнуйтесь, – подмигнул он мне. – Робби меня не зарежет.
Над его головой был закреплен микрофон, соединенный с «Хароном Первым». На стене мигала желтая лампочка – сигнал готовности. Затем ее цвет сменился на красный. Я видел, как Кен закрыл глаза. И после этого донесся смодулированный машиной голос:
– Говорит Харон… Говорит Харон…
Прошла серия цифр и затем, после паузы, голос спросил:
– У вас все в порядке?
– Да, все в порядке, – ответил Кен, но я не услышал в его голосе обычного оптимизма: он звучал плоско, отрешенно, на тон ниже обычного.
Я посмотрел на Робби. Тот протянул мне листок бумаги, на котором написал: «Он под контролем».