– Дом идеальна.

– Она не идеальна, она идеальна для меня.

– Эта фраза…

– Да, я украл ее у тебя. Теперь-то могу себе позволить признаться в этом. Прошло почти сорок лет!

– Ну, я тогда ошибался.

– Да ты просто не дал Франческе возможность доказать тебе это!

Микаэль опустил голову.

– Я переживал тогда сумбурный период, и потом, мне было всего пятнадцать лет… – пробормотал он.

– Ты мог еще все восполнить, все-таки у вас сын. Почему ты не попытался?

– Когда я узнал о Томмазо, было уже слишком поздно. Мы стали чужими людьми.

– Люди меняются, и чувства тоже. – Азнавур откинулся на спинку стула и снял кепку. – Если хочешь знать, когда ты стал встречаться с Франческой, я очень переживал, ревновал тебя, нашу дружбу, и не хотел делить тебя ни с кем. Мне тоже было пятнадцать лет, и я должен был еще многому научиться.

– В котором часу у нас назначено? – спросил Микаэль, пытаясь сменить тему.

– Потом я увидел, что Франческа положительно влияет на тебя, успокаивает неугомонную часть твоей души, темную, мучающуюся, и тогда я принял ее, – продолжил Эмиль, не замечая попытки друга. – А когда узнал, что у вас была ночь любви, признаюсь тебе, я плакал. Мой друг стал мужчиной, сказал я себе, мы больше не равные. – Азнавур повертел кепку в чуть дрожащих руках.

– Для меня вы были самой прекрасной в мире парой, и я был уверен, дурак такой, что увижу, как вы вместе стареете, – добавил он, глядя другу прямо в глаза.

«Nobody else but you», – продолжала щебетать Мэрилин своим голоском, который никак не подходил к теме их разговора.

Микаэль откашлялся и сложил руки на столе.

– Хорошо, – вздохнул он. – Ты не знаешь, я никогда тебе не говорил, но я звонил ей. – Он прервался на мгновение, затем продолжил: – Ты помнишь Марину? Ее подругу? Так вот, я случайно встретил ее несколько лет спустя на площади Святого Марка, мы разговорились, и она сказала мне о сыне. Франческа переехала в Милан с матерью и ребенком. Тогда я попросил Марину дать мне номер ее телефона и позвонил.

– Подожди, когда, ты говоришь, позвонил?

– Это была Пасха в шестидесятом.

– Черт! Ему было шесть лет!

– Томмазо? Да.

– И что вы сказали друг другу?

– Ничего, я позвонил ей.

– Нет, – перебил его друг, – я хочу знать точно, что ты ей сказал.

Микаэль сделал вид, что набирает пальцем номер телефона.

– Алло?

– Алло, – ответила она.

– Привет, это Микаэль.

– Я знаю. – Она сразу же меня осадила.

– Марина дала мне твой номер.

– Я знаю, – сказала она холодно.

– Послушай, Франческа, я не знал, где искать тебя, я много раз приходил к твоему дому, но ставни были закрыты.

– Мои соседи знали, куда мы переехали, – перебила она меня. – Мы им оставили адрес. – Когда она молчала, я слышал на том конце провода веселый говорок ребенка.

– Как он?

– Хорошо.

– Можно мне поговорить с ним?

– Что ты можешь ему сказать? Если бы это было что-то важное, ты не ждал бы шесть лет!

– Не злись на меня.

– Я не злюсь, я просто разочарована.

– Мы можем встретиться, если хочешь, и попробовать все исправить.

– Микаэль, честно говоря, мы с тобой так далеки друг от друга, что единственное, что мы можем сказать, так это: «Счастливой Пасхи!» – И она повесила трубку.

– И ты больше не перезвонил? – спросил Эмиль с ноткой удивления и негодования.

Микаэль молчал.

– Никогда больше не звонил?

– Нет, – ответил тот, покачав головой.

Они молча стали изучать меню.

Прошло несколько минут, может, четверть часа, когда Азнавур, глянув в окно, шепнул:

– Вижу машину, которая паркуется здесь. – Он подался вперед, вытаращив глаза. – Это он, – сказал взволнованно. – Имей в виду, ты должен очаровать его, как только ты умеешь. Биг Лучано сомневается насчет подлинности дела, он только слышал о колледже и все. Ты должен его убедить. Было бы проще, если бы он спел в каком-нибудь учреждении или в фонде, а не в частном доме, но Роз не хотела слушать возражений. Да ты уже понял, какая она. У нее такая тонкая манера дать тебе понять: или так, или никак. Она просто прижала нас к стенке, Дом и меня.

Микаэль как раз собирался сказать «мне жаль», как Азнавур вскочил и воскликнул:

– Лучано, как я рад тебя снова видеть!

Великий тенор раскрыл объятия другу.

– Это Микаэль, – сразу представил Эмиль.

Все трое сели за стол и стали разговаривать о том о сем, особенно об опере и великих исполнителях.

В какой-то момент певец воскликнул:

– Вы, армяне, невыносимы, говорите на всех языках мира, а на итальянском лучше меня!

– Это все заслуга колледжа.

– Кстати, я хотел пару слов сказать об этой школе, – начал Микаэль.

– Я уже все знаю, его жена прочитала мне лекцию, – рассмеялся тенор, обращаясь к Эмилю. – Лучше поговорим о том, что будем делать. Дом сказала мне, что ты поешь и прекрасно играешь на фортепиано.

– Она мне польстила.

– Недавно я слышал один опус вашего религиозного композитора, Комитаса, если не ошибаюсь. Прекрасный хорал, Питер Гэбриэл хочет использовать его в фильме.

– «Дле Яман», все играется на дудуке?

– Точно, как там?

Микаэль смущенно запел первую строчку: «Дле Яман арев дибав Масис сарин».

– Прекрасно, – обрадовался тенор. – Можем спеть вместе, по строчке на каждого.

Микаэль быстро взглянул на Азнавура, который согласно кивнул.

– Отличная идея, Лучано! Мне кажется, гениально, правда, Микаэль?

– Конечно.

– Вы готовы заказывать? – спросил их официант елейным голосом.

– Что здесь подают? – спросил Лучано.

– Самый вкусный в мире луковый суп, – посоветовал Азнавур.

– Совершенно верно, вы можете попробовать просто суп или суп с жареными сухарями, – сказал официант, приложив шариковую ручку к губам.

– Но я на диете, – пробормотал тенор.

Официант сделал вид, что хмурится.

– Жаль. Что же тогда?

– И тогда я возьму… с жареными сухарями, – взорвался тенор типичным для эмильянцев[74] заразительным смехом, к которому присоединились и все остальные.