Но войне не суждено было начаться вновь.

И про вампира со временем забыли…

− В твоих силах заставить ее подчиниться. Понимаешь меня? Навеки! И ты знаешь, как это сделать.

− Я не знаю… − тихо сказал Вердан, но губы его при этом ни разу не шевельнулись. − Не знаю… − повторил он снова про себя.

− Притворство не лучшее твое качество. Ты можешь, и ты знаешь, что можешь. И в этом нет ничего предосудительного. Ведь быть единой семьей не так уж и плохо.

«Быть единой семьей не так уж и плохо».

Думая об этом, Вердан еще не знал, что его любовь к Мие и его желание быть с ней станут предтечей его превращения. Именно любовь, а не ненависть, месть или зависть. Светлое и доброе чувство… приведет его в другой мир. Мир, полный темных желаний, насилия и крови, где во всей своей красе раскроется его злой гений.

Но разве были другие способы?

Утро нового дня.

Все время после визита приезжего детектива Жанна Сабиани думала о муже.

Любит ее.

Неужели все еще любит? И возраст не превратил это чувство в воспоминания, наполненные болью? Странно.

Ему сейчас надо думать о своем здоровье, а он вдруг вспомнил о жене. Потянулся к ней. С рвением, которое его склочная натура последний раз проявляла лет двадцать назад, во время медового месяца! Начал хвататься за нее, как утопающий за соломинку, в надежде спастись от жалостливых взглядов, пренебрежительных тонов, от равнодушия и черствости тех, кто на словах желал ему прозрения, а думал лишь о том, когда же он, наконец, сдохнет.

Жанна понимала чувства мужа, но оценить его порыв уже не могла. Она наелась годами брака, однозначно неудавшегося, ибо детей у них не было, а любовь за двадцать лет совместной жизни превратилась в привычку, избавиться от которой прежде всего хотела она.

Да, было чувство вины, и оно ее угнетало. Но оно было не той соломинкой, за которую стоило хвататься Давиду, потому что вызвано было не тоской по их совместной жизни, а обыкновенным состраданием к калеке.

Ну а Давид… а что Давид? Со своим неразделенным чувством он обречен страдать до конца жизни. Страдать и надеяться на то, что она все-таки передумает.

Занятия для средних и старших классов в школе на Вечерней улице продолжались до трех часов дня и должны были закончиться точно так же, как и вчера, как и сотню дней до этого − громким звонком и хлопаньем дверей, и топотом бегущих ног по длинным коридорам.

Но привычному течению дел и событий помешала она.

Она вошла в двери красного здания и поднялась по ступеням на третий этаж. В заполненном классе она села на свое место за пятую в третьем ряду парту и улыбнулась соседке. Как ни в чем не бывало она посмотрела на учительницу, затаив в глазах вопрос «какая тема на сегодня?».

Все без исключения, включая Жанну Сабиани, уставились на девочку с длинной рыжей косой, словно видели ее в первый раз. И удивиться было чему.

Лицо Ольги приобрело землистый оттенок, оно осунулось и исхудало. Глаза таили черноту и боль, под ними − полукружья синевы, а губы, бледные и сухие, казалось, пойдут трещинами при первом открывании рта.

− Господи, Ольга… Каким образом?..

− Где ты была?

− Почему ты в таком виде?

− Ты уже была дома? Как там твои родители? А мама вернулась?

− Что с тобой случилось, Ольга?

− Расскажи нам, расскажи…

Некоторые хотели даже до нее дотронуться, чтобы убедиться, что она это действительно она, но не осмеливались.

− Все просто, − улыбнулась девочка. − Я снова дома. И я хочу вернуться к своей обычной жизни. Разве это преступление?

Жанне сделалось дурно. Она достала платок и замахала им перед глазами, нагоняя ветер.

Кто-то попросил открыть окно. Мальчик с задней парты поднялся на подоконник и открыл одну из створок.

− Где ты была?

− Это долгая история, миссис Сабиани. И я вам обязательно ее расскажу. Но сначала давайте проведем урок. Я так по вам соскучилась. − Девочка оглядела весь класс. − По вам по всем.

− Ты уже была дома? − спросила Жанна.

− Да, уже была. Мы с мамой были.

− Вы с мамой? Ты пригласишь ее ко мне завтра?

− Как скажете, миссис Сабиани.

− Хорошо. Успокойтесь, дети! − учительница постучала указкой по столу. − Ольга вернулась. Теперь все будет по-прежнему. Итак, продолжим урок.

Жанне пришлось приложить немало усилий, чтобы слова ее не разошлись с делом.

Она начала говорить, но была не в силах отвести глаз от вернувшейся девочки. Она подходила к доске, потом к окну, возвращалась обратно, стараясь не молчать, а говорить, говорить.

Прошло пятнадцать минут, потом Ольга встала. Взоры всех детей в классе вновь обратились к ней.

− Ольга? Ты что-то хочешь нам сказать?

− Да, − ответила девочка и замолчала.

Она молчала несколько секунд. А когда заговорила, голос ее уже не был приветливым и милым. Это было утробное шипение сидящего внутри нее зверя:

− Я хочу сказать, что вы всегда и во все времена были и будете для нас скотом.

Жанна вздрогнула. Дети притихли. В классе (кажется, такой тишины никогда еще не было на уроках географии) слышалось дыхание каждого из двух десятков человек.

− Ольга, детка, что с тобой? Может, ты пойдешь домой? − Жанна так и села.

− Вы − скот! И мы будем пить вашу кровь до тех пор, пока вы все не сдохнете и не оставите нам свой город.

− Что ты такое говоришь, Ольга? Опомнись…

Но девочка уже не слушала свою учительницу. Она повернулась к ближайшему соседу − им оказался мальчик с короткой стрижкой и лицом, с которого не сходила печать вечного одиночества. Зрачки ее глаз закатились, остались лишь белки с кровавой сеткой вен. И в миг, когда парень вскочил со стула и сделал шаг назад, она кинулась к нему и схватила его за руку.

Несчастный застыл, и она вгрызлась зубами в вожделенную плоть. Парень хотел закричать, но крик его потонул в горле, и он исторг из себя лишь слабый стон.

Девочка подняла голову вверх. По уголкам ее рта текли алые струйки. В глазах маячило удовольствие, а губы трепетали.

Не веря своим глазам, парень уставился на страшную рану. Боль сначала не почувствовал, а стал собирать свисающие с локтя куски кожи и пытаться пристроить их на место.