Он говорит: «А я хипстеров твоих стал лучше понимать. Не твоих? Да это не так уж важно. Твои-мои, какая разница. Ну вот смотри, меня учили, что надо хорошо работать, и тогда тебе будет хорошо. Нет, ты что, причём тут коммунизм наступит? При мне уже в коммунизм не очень верили. Но верили, что если ты работал хорошо, не залётчик, если у тебя стаж трудовой непрерывный, то и пенсия большая. Были ещё персональные пенсии — союзного значения и республиканская. Ну и было обидное звание „пенсионер местного значения“ — это, типа, когда тебе местный райсовет решил прибавку в червонец платить.

А так-то — ого! — люди за непрерывный стаж душу продавали.

Иной какой и уйти хочет, и начальник его тиранит, а ему всё бросить нельзя — стаж прервётся. Персональную-то пенсию не всем давали — например, если ты рабочий и у тебя орден Трудового Красного Знамени, то давали, а если инженер — то нужен не один, а два таких ордена.

Люди, повторяю тебе, из этих причин жизнь свою строили. Время своё на такие обстоятельства переводили, да не дни, а годы. Ай, да не говори глупостей, при чём тут коммунисты. Люди просто знали, что есть такие правила игры. Раньше другая игра была — в церковь нужно было ходить, не ходишь в церковь, так тебя после смерти в аду на сковородке зажарят.

А если ходишь и не грешишь, то вечно пиво в белой облачности пьёшь.

Такая тебе, по-старому, выходила пенсия.

И люди годы тратили, ужимались, и уж только в белых тапках, печалились, что вера у них слабая, и уж лучше было не в церковь, а по бабам.

А твои хипстеры пришли и говорят: да и хер бы с ней, с пенсией-то. А им наше старичьё так изумлённо: да как же хер? И тут же осекается — ведь, если вдуматься, действительно — хер. А если хер, что так горбатиться-то? Нет, ну некоторые свою работу любят, им прям не жизнь, если они за смену полтонны болтов не нарежут.

Но я тебе больше скажу — другие люди говорили: не, ну хер с ней, с пенсией. Прочь эти все ваши дурацкие ордена, надо детей рожать-ростить, они наше спасение, они потом прокормят, оденут-обуют. И вот смотрю я сейчас на своих сверстников, вижу, как их обули. И всё оттого, что они, может, и детей не по внутренней причине заводили, а их страх заставил — „заводи, — страх им говорил, — а то будешь в гробу без белых тапочков лежать“. Необутый, значит.

А им судьба — херак! — то сына-наркомана, то дочь… Ну, не будем о грустном.

Это ведь тоже внутренние правила игры.

Люди заводили детей, ломали себя под них, мучились. А судьба им — хрясь по сусалам. Да и снова — хрясь! И — поделом, я считаю, потому что они с судьбой торговались, у неё цыганили на пенсию. А ты не цыгань, не мелочись — делай то, к чему душа лежит.

Хипстеры же эти мне нравятся — что им до пенсии? И на детей с прибором клали. Они — естественные, вот в чём дело, дружок. Вот не заводит он детей, живёт перекати-полем, а ему хорошо. Другой-то тоже, может, хотел, как птичка жить, а боится — пенсию не дадут, стаж прервётся. Дети не похоронят.

А вот хипстеры твои смекнули — хер с ними, с похоронами, да и с детьми, живём однова. И живут по совести.

Тут, правда, может выйти конфуз, состарятся эти дети, да заплачут о пенсии. Таких — да, в мешке топить надо.

Но в остальном ведь хорошо выходит: вот человек дачу строит, потому что ему сказали, что без дачи не старость, а хипстер твой ему — налоги, дурак, за всё за это заплати, а потом думай, чтоб дачу твою не обнесли. Или чтобы не сгорела она.

И хипстер, как не крути, выходит натурой цельной, подвижнической.

Сам такой фыр-фыр-фыр, честная стрекоза.

Повеселился, да и сдох к зиме.

Уважаю».

Он говорит: «Меня как-то послали на совещание. Ну там хренации-инновации, комплексное развитие, экономическое районирование и городское зонирование.

А у нас в области такое зонирование, что треснут заборы, так такое вылезет из этих зон, что только держись.

Мне-то — что, мне начальство приказало из нашей дорожной конторы. Отметься, говорят, в списках там, а после делай, что хочешь. Но расскажи только, что с бюджетами.

— Да что с бюджетами, — отвечаю, — будто вы не знаете.

Начальство только вздохнуло, потому как все знают, что с этими бюджетами.

Но ведь в русском человеке всё живо верой — вдруг объявят что-то, что нас возвеселит.

И приехал я в областную нашу столицу, где шли бесконечные заседания, и все докладчики начинали речь со слов „Мне кажется…“ Так вот, в конференц-зале этого огромного здания, где всё это происходило, обнаружил я большую карту, которая называлась „Религии нашего федерального округа“.

Это была знатная карта, можно было даже без натяжки вам скажу, что это была сакральная карта.

Я остановился зачарованный и, опоздав всюду, застрял, разглядывая разноцветные пятна и значки.

Список религий потряс меня — я ощутил собственное невежество.

Оказалось, что собственными значками обладают ортодоксальные иудаисты (контур шестиконечной звезды) и иудаисты-хасиды (звезда закрашенная).

У нас в конторе три еврея было, да и те сало ели, как не в себя.

Старообрядцев на карте оказалось десять разновидностей, и каждая имела условный значок, похожий на косой андреевский крест.

Не говоря уж о множестве значков мусульманских фракций, включая пограничную фазу крещенов.

Чёрный треугольник вершиной вниз достался обществу Сознания Кришны, а треугольник остриём вверх — коммуне синьясинов Раджиши. Вместе они образовывали песочные часы, в которых Кришна перетекал в Раджиши. Пестрели по карте пятиконечные звёзды молокан и субботников, лучи множились, да так, что мунистам достался маленький ёжик.

Товарищ мой ткнул пальцем в свой родовой город, и, вглядевшись, я понял, что он из харизматиков. Туз треф достался последователям истинной православной независимой поместной церкви. Длинное название просто прихлопнули этим тузом.

Но круче всех оказались трезвенники, которые шли по разряду „маргинальные секты“.

При этом трезвенники оказались главнее и маргинальнее хлыстов — шли выше в списке.

Велика и обильна моя страна.

Много в головах её обитателей всякой всячины.

— Какие уж тут бюджеты, — говорю я начальству, вернувшись. — Знаете, что у нас в райцентре гнездо трезвенников?»

Он говорит: «А у меня вот доча стала гадалкой. Мы с женой сперва переживали, всё-таки — институт, помню, как мы надрывались, на репетиторов собирали, а толку. Он говорит: это, говорит — моё. Ну и гадает. И ничего так, доход идёт, люди довольны. Тут ведь главное, чтобы люди не убивали и не мучили друг друга, а остальные профессии очень даже ничего.

Но я её услугами не пользуюсь. Как-то мне кажется, что это лишнее, с тех пор ещё, как я фантастику читал. Уже тогда я понял, что будущее активно сопротивляется описанию, оно упруго и ускользает от пера, как яблочный мусс от вилки. Мне принесли такой мусс, так я его потом из-под койки полчаса доставал. Одним словом, чем более очевидным предполагается оно, тем неожиданнее результат. В одном научно-популярном журнале, что я читал в детстве, объяснялась теория вероятности — и журнал сообщал, что в закромах Вселенной найдётся всё, в том числе и уже написанные приветствия к столетней годовщине Великой Октябрьской революции. Популяризаторы были правы — приветствия-то найдутся, а вот нам столетие так, как об этом думали в семидесятые, уж не отметить.