опустошали ручную кладь – сумку из кожзаменителя, похожую на большой мешок. Один из полицейских взял потрепанный, в мягкой обложке экземпляр «Клео» Лоуренса Даррелла, четвертый роман «Александрийского квартета», из которого Дитер читал только первый том – «Жюстин». Нэнси всего этого не читала; но одна страница романа была с уголком, где, вероятно, остановился последний читатель, и именно на этой отмеченной странице констебль и открыл книгу – его глаза быстро нашли отрывок, который для такого случая Дитер подчеркнул карандашом. На самом деле этот экземпляр «Клео» уже ездил в Индию и обратно в Германию с двумя другими подругами Дитера, не читавшими ни романа, ни даже отмеченного Дитером абзаца. Он выбрал именно этот отрывок, потому что таможеннику любой страны сразу стало бы ясно: читатель – безвредный дурачок.

Полицейский был настолько озадачен этим отрывком, что передал книгу своему коллеге-констеблю, который глянул так, будто ему дали взломать код, не поддающийся расшифровке; в свою очередь он передал книгу дальше. Именно таможенный инспектор наконец прочитал отрывок. Нэнси наблюдала за нескладным, непроизвольным шевелением губ человека, как будто обсасывающего оливковые косточки. Затем стало раздаваться что-то похожее на слова; честно сказать, Нэнси их не воспринимала. Она не могла себе представить, что искали в этих словах таможенный инспектор и констебли.

– «Весь этот квартал лежал, дремля, в фиолетовой тени надвигающейся ночи, – читал таможенный инспектор. – Небо – из приглаженного кончиками пальцев велюра, взрезанное холодным сиянием тысячи электрических ламп. Эта ночь была накинута на Татвиг-стрит, как бархатное покрывало».

Таможенный инспектор перестал читать – он был похож на человека, который только что съел что-то странное. Один из полицейских сердито посмотрел на книгу, как если бы должен был немедленно конфисковать ее или уничтожить, а другой констебль с видом скучающего ребенка глядел в сторону; он вытянул из спортивного носка и обнажил гигантский пенис, как обнажают меч. Длинный носок безвольно поник в левой руке полицейского, в то время как его правая рука держала большой член у основания, возле твердой как камень пары поддельных яиц.

Внезапно разглядев, что именно у него в руке, полицейский поспешно передал дилдо своему коллеге-констеблю, который взял этот предмет у основания головки, лишь затем признав в нем сильно увеличенный мужской член, который он сразу же передал таможенному инспектору. Все еще держа «Клео» в левой руке, таможенный инспектор схватил дилдо за мошонку; затем он бросил роман и вырвал носок из руки первого изумленного полицейского. Но вложить внушительный пенис оказалось труднее, чем выложить, и в спешке таможенный инспектор вставил предмет не так, как следовало. В результате яйца застряли в пятке носка, где выпятились некрасивым бугром, а сизая головка предмета, словно пережившего обрезание, свободно выглядывала из открытого конца носка. Отверстие в головке члена, казалось, смотрело на таможенного инспектора и констеблей, как пресловутый дурной глаз.

– Где вы остановиться? – спросил один из полицейских Нэнси.

Он яростно вытирал руку о гетры на ногах – возможно, от смазки на искусственном члене.

– Всегда держать сумка при себе, – посоветовал ей другой констебль.

– Перед как сесть такси, договориться цена с водителем, – сказал первый полицейский.

Таможенный инспектор больше не смотрел на нее. Она ожидала чего-то похуже; безусловно, дилдо мог бы вызвать плотоядные ухмылки – по крайней мере, грубый или даже с намеками смех. Но она была на земле лингама – или так ей казалось. Разве здесь не поклонялись фаллическому символу?

Нэнси вспомнила, что читала о пенисе как символе бога Шивы. Может быть, то, что Нэнси перевозила в своей мешковатой сумке, было самым реалистичным лингамом (пусть и преувеличенным) из всех, что эти люди когда-либо здесь видели. Может, она допустила какое-то святотатство по отношению к этому символу – вот почему они поскорее отвязались от нее? Но констебли и таможенный инспектор не думали ни о лингамах, ни о боге Шиве; они были просто потрясены этим переносным пенисом.

Бедной Нэнси пришлось самой найти выход из аэропорта, где ее с пронзительными криками окружили владельцы такси. Нескончаемый ряд их авто терялся где-то в адской тьме этого отдаленного района Бомбея; кроме как в оазисе аэропорта, в районе Санта-Крус не было никаких огней – в 1969 году отеля «Сахар» там еще не существовало. И было уже около трех часов ночи.

Нэнси пришлось поторговаться с таксистом насчет платы за поездку до Бомбея. Заплатив вперед, она столкнулась с некоторыми трудностями, поскольку ее водитель был тамилом и новичком в Бомбее. Он утверждал, что не понимает ни хинди, ни маратхи; Нэнси услышала, как на чем-то напоминающем английский он спрашивал других таксистов, как доехать до «Таджа».

– Леди, вы не хотеть идти с ним, – сказал ей один из таксистов, но она уже заплатила и сидела на заднем сиденье машины.

Пока они ехали по направлению к городу, тамил продолжал вести нескончаемые дебаты с другим водителем-тамилом, который вел свое такси в опасной близости к их авто; несколько миль они так и ехали – мимо неосвещенных трущоб в предрассветной безмерной тьме, в которой обитатели этих трущоб угадывались только по запахам своих экскрементов, пепелищ или догорающих костров. (Что они сжигали? Мусор?) Когда на окраине Бомбея появились первые тротуары, по-прежнему без электрического света, два тамила продолжали мчаться бок о бок – даже через круговые перекрестки, эти дикие карусели, – и их обмен мнениями постепенно набирал обороты, переходя от аргументов к оскорбительным сравнениям и далее – к угрозам, которые (пусть даже на тамильском) звучали для Нэнси весьма устрашающе.

Безучастные на первый взгляд пассажиры в такси другого тамила были хорошо одетой парой англичан лет сорока с небольшим. Нэнси предположила, что они тоже направляются к «Таджу» и что именно это совпадение лежит в основе спора между двумя тамилами. (Дитер предупреждал ее об этой общепринятой здесь практике: если два водителя везут оплативших проезд пассажиров в одно и то же место, то, естественно, один из них будет пытаться спихнуть на другого своих клиентов.)

Два остановившихся на светофоре такси были внезапно окружены лающими собаками – голодными дворнягами, огрызающимися друг на друга, – и Нэнси подумала, что, если один из псов прыгнет на нее в открытое окно, она огреет его пенисом. Эта промелькнувшая в голове идея, возможно, подготовила ее к тому, что произошло на следующем перекрестке, где их снова остановил красный свет. На сей раз, пока они стояли, к ним вместо собак стали медленно приближаться нищие. Крики тамилов привлекли кое-кого из спящих на тротуаре, чьи силуэты в виде холмиков были смутно различимы на фоне затемненных улиц и зданий. Первый