У входа во второй, меньший двор носилки остановились. Хоремсеб встал и пешком направился к тронному залу. В эту минуту громкие трубные звуки возвестили о приближении двора. Тотчас же шум тысячной толпы умолк. Вся масса народа сразу зашевелилась и замерла на своих местах. Все глаза устремились на галерею, где будто вытянулась разноцветная лента, усыпанная металлическими блестками. Над этой лентой колыхался целый лес опахал из перьев и шелка.

Во главе кортежа быстро шла Хатасу. На ней было надето узкое белое платье с роскошно расшитыми золотом подолом, рукавами и воротом. Пурпурный пояс с золотой бахромой, украшенный драгоценными камнями, стягивал ее талию. Ожерелье в семь рядов, неисчислимой цены, украшало ее шею, а тяжелые браслеты покрывали руки почти до самых локтей.

Вместо двойной короны на царице была прическа из перьев, над которой виднелась круглая зубчатая корона. Из — под опущенных крыльев птицы выбивались черные, вьющиеся волосы, и, трудно поверить, эта странная прическа, которую невозможно себе представить на голове женщины наших дней, необыкновенно шла к тонкому, правильному лицу Хатасу. В нескольких шагах за ней шел Тутмес. На голове его была надета шапка в форме каски, украшенная спереди двумя золотыми уреусами, хвосты которых спирально завивались. В руках он держал длинный золоченый жезл, украшенный головой Гаторы.

Царица твердым шагом взошла к трону и села. В этой позе, сияющую драгоценностями, сохраняющую совершенную неподвижность, которой этикет Древнего Египта требовал от своих царей, ее можно было принять за гранитного истукана. В общем, все это зрелище, сверкавшее разнообразием красок и лиц, в обрамлении громадных дворцовых, построек, могло вызвать головокружение. Оригинальное в своей дикой и величественной пышности, оно представляло картину, о которой ни одно современное торжество не может дать даже приблизительного понятия.

Как только Тутмес занял свое место, а опахалыцики и сановники сгруппировались вокруг трона, приблизился церемониймейстер и простерся, возвещая, что князь Хоремсеб умоляет даровать ему милость приветствовать ее величество и сложить к ее ногам дары. Затем он встал и протянул руки. По этому знаку по ступенькам стали подниматься слуги князя, неся действительно великолепные дары, вручаемые князем своей царственной родственнице. Затем подошел сам Хоремсеб. При виде его неприятное выражение скользнуло по неподвижному лицу царицы. В ее душе почти поднялось чувство ненависти к этому красивому молодому человеку, казалось, созданному, чтобы внушать симпатию. Страх и гнев с минуту боролись в ней. Что же касается Тутмеса, то внезапная бледность покрыла его бронзовое лицо, и он почувствовал внутреннюю слабость, заставившую его закрыть глаза.

Не подозревая ничего о неприятном и враждебном чувстве, которое он вызвал своим видом в душе государей, Хоремсеб простерся и поцеловал землю. Поднявшись, он встретил холодный и острый как сталь взгляд Хатасу. В голосе царицы слышалась жестокая суровость, когда она благодарила его за поднесенные дары и прибавила:

— Впрочем, ты немного опоздал исполнить свой долг по отношению к главе семейства. Место египетского князя должно быть рядом с троном. Почему ты избегаешь света и ведешь бесполезную и бездеятельную жизнь? Почему ты уклоняешься от обязанностей супруга и отца и не имеешь до сих пор ни жены, ни наследника для продолжения своего рода?

Слабый румянец выступил на щеках Хоремсеба. Но, подавив гнев, вспыхнувший от этого публичного выговора, он глубоко поклонился и, скрестив на груди руки, почтительно ответил:

— Божественная дочь Ра! Соблаговоли без гнева выслушать ответ твоего самого смиренного и верного подданного. Обет, данный бессмертным, обязывает меня вести уединенную жизнь. Ты знаешь, что обещание, данное богам, нерушимо. Уже давно мою душу раздирает борьба между горячим желанием склониться к твоим ногам и опасением стать клятвопреступником. Но божество видимым знаком разрешило мне оставить мое убежище и порадоваться твоему величию. Тем не менее, по прошествии нескольких недель, я обязан снова вернуться в свой пустынный дворец в Мемфисе.

Царица с видимым удивлением слушала это таинственное объяснение. Хотя до нее и доходили разные странные и подозрительные слухи насчет мемфисского чародея, но на него не было ни одной серьезной жалобы. Как ни странно было, что молодой и красивый князь связывает себя обетом уединенной жизни, но раз он не делал никому зла, на него можно было не обращать внимания.

— Я далека от мысли сделать тебя клятвопреступником перед богами, — сказала она. — Поступай, как подсказывает тебе совесть. Время, которое ты проведешь в Фивах, позволит тебе быть желанным гостем при моем дворе. А теперь, займи место за креслом царевича, моего брата.

Едва Хоремсеб занял назначенное ему место, как приблизились два сановника, одетых в белые туники, поверх которых они были закутаны в белую прозрачную материю, всю в тончайших складках. Один из них держал в руках золотой посох и опахало. Другой же нес нечто вроде золоченого мешка. Оба они простерлись и в напыщенных словах просили позволения: первый — приказать пройти торжественным маршем всему кортежу, второй — представить царице азиатских принцев — данников, явившихся умолять о продолжении мира и царской благосклонности, Царица опустила скипетр в знак согласия, и парад начался. Сначала шли азиатские князья. Одни были смуглы, как египтяне, у других был бледно — желтый цвет лица. Все были с бородами, и у всех был резко выраженный семитский тип.

Подойдя к трону, они преклонили колена и, подняв руки, вскричали:

— Слава тебе, царица Египта, женское солнце, освещающее своими лучами мир, подобно солнечному диску! Будь благосклонна к нам, дарительница жизни и радости. Удостой принять дань, которую мы — твои смиренные рабы — приносим тебе, чтобы порадовать твой взгляд и увеличить твои сокровища.

После этой речи тронулась действительно бесконечная процессия со всеми сокровищами Азии и Африки: тут были золотые и серебряные блюда, наполненные ляпис — лазурью, агатами и другими камнями, амфоры всевозможной величины с винами и дорогими ароматическими маслами. Некоторые амфоры, белые, с остроконечной золотой ножкой, с головой козла или коровы вместо крышки, несли по два человека. Были тут и золотые вазы с цветами для украшения столов, материи, оружие и великолепная чеканная колесница, инкрустированная эмалью различных цветов. После азиатов появились кушиты, которых легко было отличить по более светлому цвету лица. Они были одеты в белые блузы с красными поясами. Головы их были украшены уборами с перьями, на плечах они несли шкуры пантер. За ними шли негры. Их женщины были одеты в длинные юбки с синими, красными или желтыми полосами, с платками на головах. Эти африканцы в качестве дани принесли луки, стрелы, перья и яйца страусов, слоновые бивни и носилки, нагруженные шкурами львов и леопардов, благовониями, золотом и серебром. Кроме того, они вели живых львов и пантер и даже жирафа. В конце процессии появились скот, обезьяны и редкие растения в длинных и разукрашенных ящиках.

Когда кончилось это шествие, длившееся больше двух часов, утомленная царица встала и обратилась с несколькими благосклонными словами к великому жрецу Амона, объявив ему, что она пришлет в храм большие дары. Затем под звуки труб и восторженные крики толпы, в сопровождении Тутмеса и свиты она вернулась в свои апартаменты. Восхищенный народ шумно обсуждал великолепие церемонии, богатство дани и бесчисленные сокровища, прошедшие перед глазами. Толпа медленно расходилась.