Инициированные Иваном и осуществлявшиеся опричниками истязания и казни неверных и виноватых (с точки зрения царя), воспроизводили образы апокалиптических и адских кар. Так в Новгороде царь приказывал сваливать изменников в реку, пытать в озере, варить в котле и топить. Помимо воды, для истязаний также использовался огонь. Летописец описал произошедшее так: царь повелел привести бояр, служилых людей, женщин, детей и предать их различным мучениям, лютым и бесчеловечным пыткам, в итоге тела подожгли, привязав за ноги и за руки к саням, уволокшим их на Волховский мост, откуда останки скидывали в реку305. В хорошо известных толкованиях Откровения Андрей Кесарийский ассоциирует воду с неверием, в то время как иконы с изображением Страшного суда пронизывает огненная река мытарств. Также бытовало поверье, дескать, ад находится на дне реки, в нижнем, хтоническом мире. Символические образы воды и огня по меньшей мере амбивалентны: с одной стороны, всякие религиозные (как и магические) манипуляции с водой или огнём связаны с процессом очищения, но, с другой стороны, вода и огонь являются орудиями как непосредственных физических пыток, так и атрибутами потусторонних, вечных адских мук. Когда же Иван подвергал людей наказанию водой – ледяной и горячей, он указывал и на их дьявольскую природу, и на очистительную силу своих действий[61].

Река и мост – это древнейшие образы индоевропейской мифологии, узнаваемые по босхианскому аду и широко известные не только в западной христианской культуре, но и на Руси (Калинов мост и река Смородина). Акт утопления или сбрасывания с моста имел значение священнодействия. Царь как Высший Судия проводил подданных через огонь и воду (границу миров) в потустороннее, сакральное пространство. Одновременно царь и карает, и очищает грешников. Гнев царя тождествен гневу Бога, а казни эквивалентны загробным испытаниям. После водных и огненных «процедур», тела нередко разрубались, но царь запрещал хоронить казнённых в земле. Рассечение тела было также типичной карой, имеющей прообраз. В Откровении всадника на бледном коне сопровождают звери земные, которым дана сила умерщвлять людей, описывается ряд мук и страданий, претерпеваемых людьми от птиц, животных и насекомых. На иллюстрациях лицевых Апокалипсисов XVI века изображены звери, поедающие грешников в качестве наказания оных306. Или на картинах Иеронима Босха птице-, рыбо-, и звероподобные твари нередко истязают грешников. Обычно эти кары и муки происходят в аду, однако на центральной панели триптиха «Страшный суд» Босх изобразил аналогичные наказания и страдания на земле (в отличие от небесного судного процесса, канонически представляемого иными художниками на центральной панели триптихов сходной тематики). Босх визуализировал гнев Божий, низринутый на мир, и наступление Конца времён в земном апокалиптическом действе, а Иван IV, полагал себя представителем Бога и исполнителем воли Его, решил самолично инициировать и реализовать жуткое апокалиптическое свершение непосредственно в земной юдоли, сделать Страшный суд действительным кошмаром. По указанию царя, рассечённые человеческие тела «предателей» бросались на съедение птицам, животным и рыбам; казнённые были лишены христианского обряда похорон, отпевания и поминовения.

Конкретным примером многообразного истязания водой и посмертного расчленения может послужить пытка Фёдора Ширкова, воплотившая лютую апокалиптическую фантазию Ивана Васильевича. Фёдор Ширков, один из чиновников

Новгорода, был приведён к царю: тот приказал «привязать его посредине к краю очень длинной верёвки, крепко опутать и бросить в реку по имени Волхов, а другой конец верёвки он велит схватить и держать телохранителям, чтобы тот, погрузившись на дно, неожиданно не задохся. И когда этот Фёдор уже проплавал некоторое время в воде, он велит опять вытащить несчастного, спрашивает, не видал ли он чего-нибудь случайно в воде. Тогда тот ответил, что видел злых духов, которые живут в глубине вод реки Волхова… и они вот-вот скоро будут здесь и возьмут душу из твоего тела»307. Фёдор Ширков, истязаемый царём, в дерзостном ответе последнему озвучивает расхожее представление о дне реки как об аде, об обители злых духов. За неугодный ответ царь велел поставить Фёдора на колени в котёл и обваривать кипятком. В конце концов изнурённое пытками бездыханное тело Ширкова было разрублено на части и брошено в реку.

Эти и многие другие мучения, вершившиеся Иваном IV, считывались не только и не столько как чрезмерная жестокость и кровожадность, но как прямая иллюстрация апокалиптических и адских наказаний. Царь претворял в жизнь собственный Страшный суд, не дожидаясь прихода Страшного суда, предрекаемого и столь ожидаемого жителями средневековой эпохи. Однако у тех, кто подвергся маниакальному промыслу Ивана Грозного, у тех, кто стал подопытной крысой в ужасном апокалиптическом эксперименте самодержца, очевидно, не было сомнений в том, что Конец света наступил и начинается Страшный суд. Ведь когда Грозный приблизился к Новгороду, «новгородцы не узнали об этом раньше, чем он находился на расстоянии мили от города; тогда-то они стали кричать, что для них наступает Страшный суд»308.

Основным местом пребывании Ивана и его кромешников в период опричнины был новый дворец, специально воздвигнутый супротив Кремля, и Александровская слобода в Подмосковье – оба этих места, судя по описаниям, имели крайне устрашающий и суровый вид.

Генрих Штаден, волей судеб ставший опричником, писал, что Великий князь велел уничтожить к западу от крепости дворы князей, бояр и торговых людей, находившихся на расстоянии ружейного выстрела, и обнести эту площадь стенами высотой в три сажени. Заострённые наверху стены с тремя воротами (на восток, на юг и на север) охватывали примерно 130 саженей в длину и столько же в ширину. Один из входов в этот апокалиптический чертог украшали два резных и расписных льва с зеркалами вместо глаз. Один лев с отверстой пастью и смотрел в сторону земщины, другой же – во двор. Между львами находился двуглавый чёрный орёл, распростёрший крылья и обращённый грудью к земщине.

Идею Ивана IV поставить у входа в свою резиденцию чёрного орла с распростёртыми крыльями можно расценивать как желание создать образ адского наказания, которое настигает грешников в наступающие последние времена. Один из первых толкователей Апокалипсиса, епископ Андрей Кесарийский, объяснял: высокий полёт и стремительное падение на добычу четвёртого животного – орла – указывает на то, что язвы приходят свыше от гнева Божия в отмщение благочестивых и в наказание нечестивых… В лицевых (иллюстрированных) Апокалипсисах XVI века орёл изображался с распростёртыми крыльями, а вслед за его появлением и открытием четвёртой печати должен явиться всадник на бледном коне, «имя ему смерть».

Восточные ворота зловещей опричной крепости, согласно Штадену, были предназначены исключительно для царского проезда: «…князья и бояре не могли следовать или идти за великим князем из двора или во двор через восточные ворота, только великокняжеские лошади и сани». Иван Грозный этим жестом не только подчёркивал свою исключительность, но и уподоблял себя непосредственно Богу, поскольку в книге пророка Иезекииля (44:1–2) сказано, что в «последние времена» Бог соединится со своим народом, войдя через восточные врата в Небесный Град. Только царь Иван мог входить в священные восточные ворота, предназначенные для самого Всевышнего. Отсутствие западных ворот свидетельствовало о том, что с приходом Судии не будет захода солнца и не наступит ночь. Также не было нужды и в церкви внутри крепости, коль скоро сам Бог – лично – проживал здесь.