Воцарилась тишина.

— Это не риторический вопрос, джентльмены.

Профессор Лайалл откашлялся.

— Я полагаю, это может иметь отношение к будущему ребенку леди Маккон.

— Да?

Профессор Лайалл повернулся к лорду Акелдаме и многозначительно посмотрел на него.

По его примеру королева Англии сделала то же самое.

Никто и никогда не мог бы обвинить лорда Акелдаму в суетливости, но под таким пристальным вниманием он, кажется, и впрямь слегка разволновался.

— Так что же, лорд Акелдама? Вы ведь знаете, не так ли? В противном случае ничего этого не произошло бы.

— Вы должны понять, ваше величество: записи вампиров восходят к временам римлян, и за все это время в них есть лишь одно упоминание о подобном ребенке.

— Продолжайте.

— И в том случае она была дитя душесоски и вампира, а не оборотня.

Профессор Лайалл закусил губу. Как могли ревуны не знать об этом? Они ведь хранители истории, они должны знать обо всем на свете.

— Продолжайте!

— Самое мягкое слово, какое нашлось у нас для этого существа, — душекрадка.

Алексия отличалась редкостным упрямством. Уговорить немецкого ученого было нелегко, пришлось долго торговаться, но в конце концов логически правильно продуманный подход решил дело.

— Мне скучно.

— Это не моя забота, женская особь.

— Речь идет о моем наследии, понимаете?

— Та, и что же?

— Я думаю, что способна отыскать то, что ускользнуло и от вас, и от тамплиеров.

Нет ответа.

— Я читаю по-латыни.

Немец надавил ей на живот.

— В самом деле? О-о-о, вы хорошо образованы.

— Для женщины?

— Для бездушной. Записи тамплиеров утверждают, что отродья дьявола неспособны к философии.

— Видите ли, я — другое дело. Я наверняка что-нибудь найду. — Маленький немец достал из футляра стетоскоп и начал старательно прослушивать ее живот. — Говорю вам, у меня великолепные навыки исследователя.

— А вы тогда замолчите? — Алексия с готовностью закивала. — Я постараюсь, та?

Позже в тот же день двое нервных молодых тамплиеров принесли ей несколько древних свитков и ведерко со свинцовыми табличками. Очевидно, они получили приказ следить за сохранностью этих вещей, поскольку заперли дверь изнутри, а потом уселись на пол и, к изумлению Алексии, пока она читала, вышивали на носовых платках красные кресты. То ли развлекались подобным образом, то ли отбывали какую-то повинность. Это отчасти объясняло такое обилие вышитых красных крестов в храме. А ведь лорд Акелдама ее предупреждал. Как глупо — признать очевидное только сейчас, когда уже поздно.

Свитки Алексия отложила — свинцовые квадратики заинтересовали ее гораздо больше. Вырезанные на них значки оказались начертанными на латыни проклятиями. Правда, латынь Алексия изрядно подзабыла, и сейчас ей очень не помешал бы какой-нибудь словарь, однако постепенно дело пошло на лад, включилась память, и она сумела-таки прочесть первую табличку. А с другими после этого разобралась без особого труда. В большинстве из них упоминались призраки, и предназначались они либо чтобы заставить кого-то страдать после смерти, сделавшись призраком, либо чтобы изгнать из дома поселившегося в нем полтергейста. Особой пользы в этих табличках и начертанных на них заклятиях не просматривалось, зато время летело незаметно.

Алексия подняла глаза, когда в ее камеру вошел господин Ланге-Вильсдорф для очередной серии исследований.

— А, — сказала она, — добрый день. Спасибо, что похлопотали и мне удалось взглянуть на эту замечательную коллекцию. Оказывается, таблички с проклятиями так часто посвящались сверхъестественным! Я и не подозревала об этом — в распространенных у нас исследованиях пишут, что римляне призывали на головы врагов гнев воображаемых демонов и богов, а не реальных сверхъестественных. Очень, очень интересно.

— Нашли что-нибудь полезное, женская особь?

— Ой! — Немец кольнул ее в руку шприцем. — Пока что все они касаются призраков. Изгнание, превращение после смерти… Видно, римляне очень опасались именно этого вида сверхъестественных. Интересно почему?

— М-м-м. Та. Я тоже читал об этом, когда проводил свое исследование.

Взяв у нее образец крови, немец вновь оставил ее на милость тамплиеров-вышивальщиков. И Алексия вернулась к переводу следующей таблички.

Одолев первые несколько слов, она поняла, что рассказывать о ней господину Ланге-Вильсдорфу не станет. Табличка была маленькая, угловатые латинские буковки на ней — совсем крошечные и выписаны с раздражающей аккуратностью с обеих сторон. Если все предыдущие таблички были посвящены поднадоевшим уже призракам или духам преисподней, то эта оказалась совсем в другом роде.

Алексия предположила, что термин «Разрушитель проклятий» употребляется здесь в том же смысле, в каком его употребляли оборотни, то есть табличка с проклятиями взывала о помощи к ребенку запредельного. Первое, пусть краткое, но упоминание о бездушных и их потомстве! Ничего подобного прежде ей не встречалось. Алексия положила руку на живот и посмотрела на него.

— Что ж, здравствуй, маленький Ловец кож, — она почувствовала легкое колыхание в своей утробе. — А, мы предпочитаем зваться Похитителем душ? — Колыхание прекратилось. — Понимаю. Это более гордое имя, правда?

Она вернулась к табличке и перечитала заново, досадуя, что из текста нельзя извлечь побольше сведений об этом существе — какими способностями оно обладало, каким образом появилось на свет? Алексия не исключала, что оно могло быть и выдумкой — такой же, как духи преисподней, к которым обращались некоторые таблички. Но вполне могло существовать и в реальности, как многократно встречавшиеся в записях призраки или вампир, против которого его призывали. Какие же это были странные времена, полные суеверий и мифов, когда у власти стояли рои империи Цезаря и череда враждующих между собой вампиров-кровосмесителей!