Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И здесь мы видим парадокс. Книги, о которых идет речь, имеют еврейские корни – в этом согласны все. И все же их принимают (пусть и некоторые) христиане. В двух апокрифах – Книгах Маккавейских – даже рассказано о том, к каким событиям восходит иудейский праздник Хануки, знаменующий тот давний торжественный день II века до нашей эры, когда был заново освящен Храм, оскверненный Антиохом IV Епифаном – но даже их иудеи не считают частью Священного Писания. Так попытаемся же понять этот парадокс – и, возможно, это позволит нам лучше представить, что означает сам термин «Священное Писание», и уловить тонкие нюансы.
С одной стороны, христиане еще до Иеронима признавали вдохновенность и авторитет второканонических книг, и когда цитировали их, то прибегали к тем же предваряющим формулам, как при цитировании книг иудейских: «…так написано», «…так сказано в Писании», – и это истинная правда. Все признаки свидетельствуют о том, что в представлении христиан все книги, и те, что признаны священными у иудеев, и второканонические, обладали равным авторитетом и важностью. В особенности к одному такому произведению, Книге Премудрости Соломона, раннехристианские писатели относились с великим почтением. Часто считали, что ее фрагмент (Прем 7:22 – 8:1), пространное описание Премудрости Божьей, раскрывает природу Святого Духа:
Она есть дух разумный, святый,
единородный, многочастный, тонкий,
удобоподвижный, светлый, чистый,
ясный, невредительный, благолюбивый, скорый,
неудержимый, благодетельный, человеколюбивый,
твердый, непоколебимый, спокойный, беспечальный,
всевидящий и проникающий
все умные, чистые, тончайшие духи.
Ибо премудрость подвижнее всякого движения,
и по чистоте своей сквозь все проходит и проникает.
Она есть дыхание силы Божией
и чистое излияние славы Вседержителя:
посему ничто оскверненное не войдет в нее.
Она есть отблеск вечного света
и чистое зеркало действия Божия
и образ благости Его.
Она – одна, но может все,
и, пребывая в самой себе, все обновляет,
и, переходя из рода в род в святые души,
приготовляет друзей Божиих и пророков;
ибо Бог никого не любит, кроме живущего с премудростью.
Она прекраснее солнца
и превосходнее сонма звезд;
в сравнении со светом она выше;
ибо свет сменяется ночью,
а премудрости не превозмогает злоба.
Она быстро распростирается от одного конца до другого
и все устрояет на пользу.
Влияние Книги Премудрости Соломона восходит к первому поколению христиан. Кажется, именно приведенный в ней рассказ о том, как грех вошел в мир через непослушание Адама, лежит в основе доводов апостола Павла в пятой главе Послания к Римлянам, ставшей библейским фундаментом для появившейся впоследствии доктрины первородного греха. В Ветхом Завете нет ни одного текста, в котором бы третья глава Книги Бытия – история в саду Эдемском – объяснялась именно так, и в иудаизме из нее никогда не развивали доктрину первородного греха. Потому Книга Премудрости Соломона и стала важным текстом для христиан.
Бог создал человека для нетления
и соделал его образом вечного бытия Своего;
но завистью диавола [19] вошла в мир смерть.
И в Новом Завете, и в писаниях святых отцов цитируются не только второканонические книги, но даже и те, что обладают меньшим статусом. В Послании Иуды есть отсылка к произведению, известному как Первая книга Еноха:
О них пророчествовал и Енох, седьмой от Адама, говоря: «се, идет Господь со тьмами святых Ангелов Своих[46] – сотворить суд над всеми и обличить всех между ними нечестивых во всех делах, которые произвело их нечестие, и во всех жестоких словах, которые произносили на Него нечестивые грешники».
То же Послание Иуды ссылается на «Вознесение Моисея» – анонимное иудейское произведение, написанное в I веке нашей эры и никогда и никем не причисляемое к канону. Апостол Павел, как можно увидеть, осведомлен о трудах, выходящих даже за рамки второканонических книг – хотя по большей части он не приводит из них прямых цитат. И это подводит нас к мысли о том, что Ветхий Завет ранних христиан был «широкой религиозной литературой без четко определенных границ» [22] – как сказал об этом Альберт Карл Сундберг-младший, один из самых влиятельных писателей, посвятивших свои труды исследованию раннего канона.
С другой стороны, и второканонические книги, и те, что и близко не подходят к канону, в творениях христианских писателей цитируются далеко не столь часто, как книги, вошедшие в иудейский канон. Единственное исключение – Книга Премудрости Соломона, но даже к ней обращаются намного реже, нежели к Книге Бытия, Книге пророка Исаии и к Псалтири. Франц Штульхофер провел статистический анализ того, как обращались к Библии с эпохи Иисуса до времен Евсевия, и ясно показал, что в соразмерности с их длиной второканонические книги играют не столь уж и значительную роль в большей части раннехристианских писаний [23]. Интуитивно это может подтвердить каждый знаток Ветхого Завета и апокрифов, решивший прочесть Новый Завет и христианские произведения первых веков: книги иудейского Священного Писания цитируются заметно чаще других. Это не позволяет нам сказать, что упомянутые другие книги непременно оказывались «неканоническими», но в то же время мы видим: они просто были не так важны, как те, что присутствуют ныне в Еврейской Библии, и не играли столь значимой роли. Если взглянуть на Новый Завет, мы убедимся, что обращения к второканоническим книгам никогда не предваряются формулировкой, принятой для цитат, в отличие от ссылок на книги Еврейской Библии.
В иудейских текстах тоже крайне редко обращаются к второканоническим книгам. Иосиф Флавий многое берет из Маккавейских Книг, рассказывая историю иудеев, но неясно, какой авторитет он приписывал этим произведениям: возможно, он просто видел в них полезные источники, и их сложно внести в перечень из двадцати двух книг, приведенный им в книге «Против Апиона». Но другие второканонические книги Иосиф Флавий почти не использует. Так же поступает и Филон, иудейский философ I века и автор комментариев к Торе.
И тем не менее, это несомненно иудейские книги. В прежние времена библеисты полагали, что более пространная Греческая Библия представляла собой канон александрийских иудеев, а Еврейская Библия – канон иудеев палестинских, но эта теория уже широко отвергнута. И дело не в том, будто в Александрии не знали иврита, а в Палестине – греческого; более того, столь точное разделение не отразит того, сколь разнообразным был иудаизм во всем Средиземноморье и в Месопотамии в последние столетия до нашей эры и в I веке эры нашей. А еще ничего не свидетельствует о том, что иудейская община в Египте обращалась к второканоническим книгам в большей мере, нежели их современники в Палестине. Нам нужно объяснение получше.