Решив пока не трогать спрятанные в схроне продукты, — хватало и тех, что были взяты с собой, — Тихомиров набрал в озере водички, сунул бутылки в рюкзак и, взяв Олесю за руку, повел на поляну:

— А вот и они, родные наши цветики-семицветики.

— Макс, а куда мы идем-то?

— Да никуда. Просто идем… вот по этой тропке.

— А как мы узнаем, что…

— А посмотри-ка! Во-он туда, за деревья… Видишь?

— А что я там должна… Ой!!!

За деревьями, над озером, разгоняя молочный утренний туман, медленно и величаво вставало желтое солнце.

— Солнышко! И небо какое… голубое-голубое…

— Ну, вот — пришли. Сейчас вот потихоньку…

Оп!

Тихомиров осекся, увидев расставленные на полянке правильные ряды палаток. Брезентовые, военного образца, они маячили у тропы, словно мрачные часовые. Впрочем, были и обычные часовые, живые — двое молодых парей в шортах цвета хаки и таких же рубашках, сидя на корточках, лениво помешивали в догоравшем костре угли, время от времени бросая взгляды на спокойную гладь озера.

— Ой… — Олеся зябко поежилась. — Как они на меня смотрят… неприятно как-то.

— Они никак не могут на тебя смотреть, милая, — улыбнулся Макс. — Забыла? Здесь никто нас не увидит и не услышит, если мы сами того не захотим! Ну, смотри же!

Молодой человек с размаху ударил кулаком дерево… и едва не упал, легко пронзив ствол насквозь.

— Так что мы можем с тобой и любовью заняться… хотя бы в самом людном месте!

— Да ну тебя! — Девушка рассерженно фыркнула. — И все же мне кажется, что они на нас смотрят. Вот чувствую я на себе взгляды — и все тут.

— Экая ты у меня мнительная! Ладно, пошли скорее в деревню.

— Пошли…

Они зашагали прямо мимо сидевших у костра парней, полные надежд и задумок. Дул легкий ветерок, поднимающееся над лесом солнышко быстро набирало жаркую летнюю силу, над углями костерка стелился дым…

Проходя мимо парней, — они, конечно, не видели беглецов, смотрели куда-то в сторону, — Максим оглянулся… И увидел, как шедшая чуть позади Олеся вдруг споткнулась и едва не полетела в костер…

Тут же вскочившие на ноги парни подхватили ее на руки…

— Макси-и-им! — удивленно воскликнула девушка. — А он мне подножку подставил!

— Да не может он тебе…

В руках одного из парней вдруг сверкнул нож, упершийся Олесе в горло! Девушка закричала, дернулась…

А из палаток уже выбегали люди — все, как на подбор, рослые молодые парни.

Один из них наставил на Тихомирова автомат и криво улыбнулся:

— Добро пожаловать в добрый мир! А ну, руки в гору!

Желаю нынче я, чтоб ликом светозарным

Во мрак моей ночи мне ясность пролилась…

Поль Верлен

— Работайте, работайте, свиньи! Не ленитесь! — Взмахнув бичом, звероподобный надсмотрщик проворно хлестнул по спине толкающего тачку парня. — А ну, быстрей!

Застонав, несчастный дернулся и, закрывая от плетки голову, выпустил из рук тачку… Та перевернулась, песок высыпался…

Надсмотрщик совсем озверел, обрушив на парня целый ряд ударов:

— Получай, бездельник! Получай! Получай! Получай!

Тихомиров поспешно опустил голову и быстро покатил тачку к отвалу. Еще неделю назад он бы точно, наплевав на все, вступился бы, но… но за эти две недели всю охоту к подобным действиям быстро выбили из головы — система оказалась отлаженной.

Наполовину выкопанный котлован — под фундамент будущей станции — был полон песка и камней: все это необходимо было выгрести, вывести, аккуратно высыпав по краям огромной ямы, чтоб затем, по мере надобности, добавлять в цемент. Таким вот рабским способом и строили. Бульдозеры и экскаваторы не работали по причине отсутствия топлива, имелся, правда, электрический козловый кран, но тот копать не мог — лишь поднимал тяжеленные бетонные блоки.

Обед… Когда же будет обед?

Не обращая внимания на застилавший глаза пот, Тихомиров тупо толкал тачку по положенным по дну котлована доскам. Самое трудное было — закатить ее наверх, на край ямы. Высыпать под строгим взглядом учетчика и, на ходу отдыхая, быстро спуститься вниз — за очередной порцией песка и гравия. Сколько таких рейсов он делал в сутки, Максим давно уже не считал — тяжелая отупляющая работа отнимала все силы, в том числе и силы разума. А не работать было нельзя — за отказ одного казнили каждого пятого из отряда, прямо при всех отдавая на растерзания трехглазым. Эти монстры исполняли обязанности охраны, ходили с копьями в руках, рычали, плотоядно поглядывая на работников… на рабов — этих изможденных, потерявших всякое человеческое достоинство и веру людей вернее было бы именовать именно так.

Максим с каждым днем чувствовал, как, постепенно опускаясь, превращается в животное. Правда, из последних сил заставлял себя держаться — умывался по утрам, вечером же, перед отбоем, чтобы окончательно не отупеть, вспоминал французские фразы… Мысленно, про себя, чтобы, не дай бог, не услышал надсмотрщик.

Чу!!!

Звон! Господи, кажется, звон… Да не кажется — точно! Кто-то из учетчиков, взглянув на часы, ударил ломом в подвешенный рельс.

— Строиться на обед, твари!

Осторожно поставив тачку — повезло, как раз сейчас он был наверху, у отвала, — Тихомиров поспешно стал в быстро образовавшуюся шеренгу.

— По порядку… рассчитайсь! — взмахнув хлыстом, рявкнула какая-то гнусная морда в сером плаще.

— Первый, второй… двадцать пятый…

— На ле-во! Шагом марш!

Хорошо еще песни не заставляли петь, сволочи!

* * *

Не в ногу, конечно, но довольно организованно отряд зашел под навес, в столовую, расселся по команде за столами…

— Бачковые — встать! Приступить к раздаче пищи!

Здесь кричали все. Надсмотрщики, охранники, десятники, повара. Кричали, чтоб не давать размышлять, чтоб унизить…

— Закончили прием пищи!

Тихомиров уже с неделю как успевал все доесть, а раньше-то опаздывал, выходил из-за стола голодным, хотя, казалось бы, что тут есть-то? Миска дурно пахнущей кислой капусты пополам с горохом и картофельной шелухой. И все же это была еда.

Наскоро перекусив, рабы вновь приступили к труду. Песок — тачка — отвал, песок — тачка — отвал, песок — тачка… И так с утра до вечера, каждый божий день.

— Поторапливайтесь, поторапливайтесь, твари! Ишь разленились. Здесь вам не Куршавель!

Надсмотрщики были набраны почти сплошь из люмпенов или людей крайне левых взглядов, пусть даже неосознаваемых как левые и, уж тем паче, несформулированных. Однако все эти люди, в старые добрые времена предпочитавшие сидеть на пособии по безработице (как они говорили, «стоять на бирже») и выпрашивать у государства подачки, утробно ненавидели всех более-менее успешных людей… Теперь настало их время! Ох и куражились…