Но Томас покачал головой.

— Это стоит того, чтобы немножко подождать, — пообещал он.

— Я могла бы тебе помочь. Я хорошо рисую…

— Ты много чего хорошо делаешь, — ответил Томас и поцеловал меня.

Мы много занимались сексом. После того как Дженна засыпала, Томас приходил из сарая, принимал душ и забирался ко мне в постель. Наши занятия любовью скорее походили на безысходность — как будто я пыталась убежать от воспоминаний о детеныше Моры, а Томас пытался привязать себя к чему-то, чтобы было за кого зацепиться. Казалось, я ничего для него не значу и ему подошло бы любое женское тело, но я не винила мужа, потому что тоже пользовалась им, чтобы забыться. Устав, я засыпала, а посреди ночи, когда моя рука пыталась нащупать Томаса, его уже не было.

Сначала во время наших обедов на свежем воздухе я отвечала на его поцелуи. Но однажды его рука скользнула мне под рубашку, нащупывая застежку на бюстгальтере.

— Томас! — прошептала я. — Мы же не одни.

И дело не только в том, что мы сидели в тени сарая, куда в любой момент мог подойти кто-нибудь из смотрителей. На нас смотрела Дженна. Вот она встала на ножки и нетвердой походкой двинулась к нам — крошечная зомби.

— Томас, она ходит! — выдохнула я.

Томас лицом зарылся мне в шею. Рука легла на грудь.

— Томас! — оттолкнула я его. — Смотри!

Он раздраженно отпрянул. Глаза за очками стали почти черными, и, несмотря на то что он промолчал, я совершенно четко услышала: «Как ты смеешь…» Но тут ему на колени упала Дженна. Томас подхватил ее на руки, поцеловал в лоб и обе щеки.

— Совсем большая девочка, — сказал он, когда Дженна залепетала у него на плече. Он поставил ее на землю и подтолкнул в мою сторону. — Интересно, это счастливая случайность или вновь приобретенный навык? — спросил он. — Может быть, стоит еще раз провести эксперимент?

Я засмеялась.

— Эта девочка обречена, у нее оба родителя ученые. — Я протянула руки. — Иди ко мне! — позвала я.

Я обращалась к дочери. Но могла бы позвать и Томаса.

Несколько дней спустя я помогала Грейс готовить еду для азиатских слонов и поинтересовалась, ссорятся ли они с Гидеоном.

— А что? — неожиданно насторожилась она.

— Просто кажется, что вы так хорошо между собою ладите… — ответила я. — Даже немного обескураживает.

Грейс расслабилась.

— Он не опускает стульчак в туалете. Злюсь ужасно.

— Если это его единственный недостаток, я бы сказала, что тебе невероятно повезло. — Я подняла большой нож, которым разрезала дыни пополам, внимательно следя, чтобы из них не вытекало много сока. — У него есть от тебя тайны?

— Например, что он подарит мне на день рождения? — Она пожимает плечами. — Конечно.

— Я имею в виду не такие секреты. Я говорю о тех, которые заставляют думать, что он что-то скрывает. — Я откладываю нож и смотрю ей прямо в глаза. — В ночь, когда погиб детеныш… ты же видела Томаса в кабинете, верно?

До этого мы ни разу не обсуждали ту ночь. Но я знала, что Грейс не могла не видеть, как он раскачивается на кресле — глаза совершенно пустые, руки дрожат. Я знала, что именно поэтому она не захотела оставлять с ним Дженну.

Грейс опустила глаза.

— У каждого свои демоны, — пробормотала она.

И по тому, как она это произнесла, я поняла, что уже не в первый раз она видела Томаса в подобном состоянии.

— Подобное ведь и раньше случалось?

— Он всегда приходил в норму.

Неужели я единственная в заповеднике, кто этого не знал?

— Он заверил меня, что такое произошло только один раз — когда умерли его родители, — заметила я с пылающими щеками. — Я-то думала, что брак — это союз, понимаешь? В горе и в радости. В болезни и в здравии. Почему он меня обманывал?

— Хранить тайну — не значит лгать. Иногда это единственный способ защитить того, кого любишь.

Я усмехнулась.

— Ты так говоришь только потому, что никогда не была по ту сторону баррикады.

— Нет, — негромко согласилась Грейс. — Я как раз из тех, кто хранит тайны. — Быстрыми, ловкими движениями она принялась лопаткой накладывать арахисовое масло в половинки дынь. — Я люблю присматривать за твоей дочерью, — добавила она ни с того ни с сего.

— Я знаю и очень тебе благодарна.

— Я люблю присматривать за твоей дочерью, — повторила Грейс, — потому что своих детей у меня никогда не будет.

Я посмотрела на девушку, в эту секунду она напомнила мне Мору — в ее глазах залегла какая-то тень, которой я раньше не замечала. Я списывала все на молодость и неуверенность, но это могло быть и свидетельство утраты того, чего она, по сути, и не имела.

— Ты еще очень молода, — успокоила я.

Грейс покачала головой.

— У меня бесплодие, — уточнила она. — Какой-то гормональный сдвиг.

— Можно обратиться к суррогатной матери. Можно усыновить. Вы с Гидеоном обсуждали варианты?

Она не сводила с меня глаз, и я поняла: Гидеон ничего не знает. Именно эту тайну она от него хранила.

Грейс неожиданно схватила меня за руку, да так крепко, что стало больно.

— Ты же ему не скажешь?!

— Нет, — пообещала я.

Она успокоилась, взяла нож и продолжила резать фрукты. Несколько минут мы работали молча, а потом Грейс опять заговорила.

— Дело не в том, что он недостаточно сильно тебя любит и поэтому не говорит правду, — произнесла она. — Дело именно в том, что он любит тебя так сильно, что не может потерять твою любовь.

После полуночи Томас выскользнул из спальни, я сделала вид, что сплю. Подождала, когда услышу шум льющейся в душе воды, встала с кровати и осторожно, чтобы не разбудить Дженну, вышла из дома. Когда глаза привыкли к темноте, я промчалась мимо домика Грейс и Гидеона — свет у них не горел. Представила, как они спят, обнявшись, крепко-крепко прижавшись друг к другу.

Винтовая лестница была выкрашена в черный цвет. Я оцарапалась о нее и поняла, что уже достигла дальнего угла сарая с африканскими слонами. Двигаясь тихо, чтобы не разбудить животных, а те не подняли тревогу, я стала взбираться по лестнице, прикусив губу от боли. Дверь наверху была заперта, но в заповеднике все открывалось одним ключом, поэтому я знала, что смогу попасть внутрь.

Первое, что я увидела там, как Томас и предсказывал, — это невероятный вид на залитые лунным светом просторы. Он еще не установил окна, но вырезал и вставил в отверстия куски прозрачного пластика. Через них я и могла видеть каждый метр заповедника, который освещала полная луна. Я представила себе смотровую площадку, обсерваторию, куда люди приходят полюбоваться удивительными животными, которых мы приютили, не нарушая их покоя и не заставляя быть частью зрелища, как это происходит в цирке или зоопарке.