Катится Егор на помощь своей спасительнице, торопится. Да только далеко ли уедешь, сидя на лыжах, загребая голыми руками холодный, сыпучий снег? Хорошо то, что широкая лыжня тверда и набита. Но это не даёт большого преимущества. За один рывок старатель преодолевает около полуметра. Проехал двадцать саженей – замёрзли руки, устали плечи, затекла спина. Остановился отдохнуть, греет ладони дыханием. В сознании мелькнула мысль, что надо было надеть рукавицы. Повернулся назад – чум далеко. Возвращаться поздно. Крикнул Загбоя – бесполезно. Он как будто и не слышит. Выругался крепко, но делать нечего, никто не поможет. Теперь надо двигаться вперёд.

Опять загрёб руками, как веслами, не чувствует холода. Вспотел, телу жарко, а пальцы одеревенели. За второй заезд проехал еще меньше, около десяти метров. А чума не видно, крики Ченки так же глухи и едва различимы – далеко. Понимает Егор, что таким образом ехать ему ещё очень долго.

Посидел немного, опять покатился. В этот раз проехал совсем немного. Обидно, но от своего не отступает, ждёт, пока отойдут ладони. Вдруг впереди послышался шорох: навстречу бежит Илкун. Подскочил, остановился, скулит, торопит: «Что же ты, человек? Давай быстрее, моей хозяйке очень плохо». И тут Егора будто окатило ледяной водой! Подозвал кобеля к себе ласковыми словами, обнял бережно, а сам едва не плачет. Собака, чувствуя настроение человека, притихла, прижалась к груди. А он осторожно снял с пояса ремень, крепко перевязал шею кобеля и настойчиво потребовал:

– Давай, милый, вези! Спасай свою хозяйку!..

Понял Илкун, что от него требуется. Дернулся с места, натянул поводок, потащил человека за собой. С каждым метром всё сильнее, только мелькают стволы деревьев. Пятьдесят, сто, двести метров. Вот и почерневший конус, закиданный лохмотьями старых шкур. Подкатился Егор, торопится, упал с лыж, а у самого в голове только мысли мелькают: «Успел ли?..»

Ченка лежала на оленьей шкуре на правом боку. Ноги подогнуты к животу. Руки перехватили бедра. В глазах боль и отчаянье. Кровавые губы распухли от укусов. Короткие волосы растрепались комковатыми лохмами. Увидела Егора, сжалась в комочек. Едва приподняла голову, что-то бессвязно залопотала, в испуге попятилась назад.

В чуме холодно. Костёр едва теплится. В чело дымохода тускло струится дневной свет. Кругом мрак, грязь, кровь.

Егор бросил в кострище сухих поленьев – вспыхнуло пламя. Стены убогого жилища наполнились светом. Благодатное тепло наполнило помещение. Придвинулся к девушке, успокоил, мягко приласкал трясущимися руками:

– Ах ты, милая, измучилась вся. Сутки уже, как терзаешься. Не бойся, я тебе плохого ничего не сделаю. Доверься, давай-ка, посмотрим, что здесь у нас происходит…

Слышит Ченка добрые слова, боится, но всё же осторожно, со стоном доверяется чужому человеку.

А он, понимая всю сложность положения, бережно протягивает свои загрубевшие руки, долго ощупывает её вздувшийся живот, что-то бормочет и под конец удовлетворённо выдыхает:

– Эх, горе не беда! Так я и думал. Дитя-то спинкой идёт…

…Через несколько часов он вернулся назад. Уже не так, как уезжал от чума когда-то, отталкиваясь руками, а зацепившись за Илкуна. Стойбище встретило его настороженно. Припорошённый снегом чум цедил из себя прозрачный дым. Неподалёку в стороне вытянули шеи олени. И только лишь тогда, когда Егор отпустил кобеля и свалился с лыж, из-под шкуры показалось лицо Загбоя.

Даже не удостоив эвенка взглядом, русский отпихнул его в сторону, заполз в жилище, завалился на свою лежанку, налил в берестяную кружку чай. Загбой молча присел рядом на корточки, засунул в рот свою замусоленную трубку, стал выжидать, когда старатель утолит жажду и отмякнет душой. Но поскольку время тянулось медленно, а любопытство переполняло чашу терпения, не вытерпел, закрутился на месте и тихо спросил:

– Как девка мой?

На эти слова Егор вдруг отбросил кружку, быстро присел, схватил Загбоя за редкую бородёнку и, коротко замахнувшись, трахнул его в лоб кулачищем. Эвенк зайцем перевернулся через голову, вскочил на четвереньки, какое-то время, выкатив глаза, пялился на котелок. Через несколько секунд наконец-то пришёл в себя, как марал на гону, замахал головой и со стоном выдохнул:

– Ой, бое! Пашто калавой кулак пил? Польно, отнако…

Грозный Егор вдруг разорвал бороду широкой улыбкой, сверкнул глазами и притянул Загбоя за плечи:

– Эх, плешивая твоя бороденка. Это тебе за то, что чуть свою дочь не умертвил. А так – вставай на лыжи да беги за поколением своим. Ченка внучку тебе родила. Девочку.

В этот год весна опаздывает. Так говорит Егор. Начало мая, а зима не хочет отдавать свои права долгожданной властительнице тепла и любви. В редкий день на несколько часов выглядывает высокое солнце, тут же будит своими лучами звонкоголосых птах, зримо плавит снег и лёд на озере, пригревает зелёные проталины, напитывает соком оттаявшие стволы деревьев и дурманит, пьянит головокружительным запахом мир дикой природы. В остальное время дня небо затянуто глухими тучами, идёт мокрый снег, пылит мелкий, нудный дождь, а густой, непроглядный туман заволакивает видимое пространство на весь световой день. Ночью немного подмораживает, мокрый снег превращается в крепкий прочный наст, что даёт возможность передвижения человеку и зверю во всевозможном направлении, быстро и на большие расстояния. Так всегда бывает в Саянах, когда перед большими паводками наступает время весеннего равноденствия. Повезёт охотнику за один день в лёгкий мороз по насту можно пройти до семидесяти километров. А не повезет – навалится на тайгу оттепель – сиди под елкой, жди, когда мать-природа смилостивится над тобой, сдавит снег плотной массой, приморозит плотной коркой и даст «ход» для продолжения пути.

Егор прекрасно знает об этих особенностях, каверзах горного края, поэтому с каждым днём делается всё более молчаливым, хмурым и угрюмым. Проходят последние дни, когда ещё можно пройти заснеженные перевалы на лыжах. Через неделю – максимум десять дней наступит время большой воды, что значительно усложнит передвижение человека по тайге. Он не знает календаря, но чувствует, что в прошлые годы к этому времени они с братьями уже добирались сюда, на Туманиху и Трёхозерье, рыбачили, добывали зверя, готовились к тяжёлому старательскому промыслу. Егор не может понять, почему не приходят братья, которых не видел уже полгода. Он в неведении без вестей из мира цивилизации, скучает по дому, жене, детям. Угнетает неопределённость и отсутствие информации. И только лишь его спасители – Загбой и Ченка – словом, делом, терпением и спокойствием поддерживают его моральное и физическое состояние. Отец и дочь у себя дома. Им некуда идти. Они не знают иного мира, как тайга. Единственно, кого они ждут, это Дмитрия. Но и ожидание кочевников старательно скрывается, что заставляет Егора проникаться к этим людям с ещё большим уважением.

Но времени на томительную скуку у них нет. Дело – прежде всего. Это Егор понял за весь период зимовки, что провёл с Загбоем и Ченкой в одном чуме. Он сравнивал их с бытом сельского труженика, который не сидит без работы. Но ту жизнь, которой живут эвенки, он видел впервые.