мокром месте, что ставило под угрозу макияж, на который наверняка было потрачено много времени и сил.

Стыдясь себя самого, Сиверов отвел взгляд. Он терпеть не мог подобные ситуации, поскольку не знал, как себя при этом вести. Утешать плачущую женщину – труд неблагодарный, особенно если речь идет не о симпатичной девушке, а о некрасивой старухе. Старость всегда неприглядна; дураки смеются над ее беспомощностью, а у нормальных людей она вызывает бессильную жалость пополам с неловкостью за то, что сами они молоды и здоровы. А еще возникает вопрос – у Глеба, по крайней мере, он возникал всякий раз, когда на глаза ему попадался пожилой человек: а хочется ли мне дожить до его лет? С одной стороны, не дай бог, с другой – почему бы и нет? А с третьей – ну кто тебя, дурака, станет спрашивать, чего тебе хочется, а чего не хочется? Сколько на роду написано, столько и проживешь, а то устроил тут голосование: кто «за», кто «против», кто воздержался…

Ему вдруг показалось, что он нашел нужные слова.

– А знаете, Галина Ивановна, – сказал он, отвечая на еще не заданный вопрос, который, вероятнее всего, должен был вскоре прозвучать, – есть некоторые основания полагать, что он жив и здоров.

– Вот оно что, – неожиданно спокойным, даже деловитым тоном произнесла Галина Ивановна, промокая глаза уголком извлеченного из рукава носового платочка. – А я все думаю, как бы это поделикатнее спросить, почему вы им интересуетесь…

Глеб развел руками, отдавая должное ее проницательности.

– Он что-нибудь натворил? – внезапно насторожилась она, в очередной раз доказав, что физическому одряхлению организма далеко не всегда сопутствует размягчение головного мозга.

– Это пока неизвестно, – почти не покривив душой, сказал Глеб.

– Он не мог сделать ничего дурного, – металлическим голосом, каким, наверное, приводила в надлежащее состояние расшалившийся класс, заявила она. – Поверьте опытному педагогу, ни на что такое он просто не способен.

– Очень на это надеюсь, – дипломатично уклонился от беспредметного спора Сиверов.

– Вот увидите, – уверенно предрекла учительница. – Кстати… А вы с ним увидитесь?

– Надеюсь, – повторил Глеб.

– Так, может быть… Я понимаю, сейчас это уже вряд ли имеет значение, никому не нужно и даже, наверное, смешно… Но, может быть, вы ему передадите?..

– Грамоту?

– Да.

«Черт дернул меня за язык, – подумал Глеб. – Может, она до самого моего ухода так и не нашла бы достаточно деликатный, на ее взгляд, способ спросить, за каким, собственно, дьяволом я сюда явился. А если бы и нашла, можно было что-нибудь наплести. Так нет же, повело кота за салом! Исповедоваться он вздумал, обормот!»

Впрочем, идти на попятный было поздно. Это же просто клочок бумаги, сказал себе Глеб. Донеси до ближайшей помойки и выбрось, зато старуха будет довольна…

– Конечно, – сказал он. – Если увижу, передам обязательно. Так сказать, торжественно вручу.

Видимо, что-то в его последних словах заставило старую учительницу насторожиться.

– Простите, конечно, – сказала она, – я как-то не собралась спросить… А вы, собственно, кем работаете?

«Язык мой – враг мой», – подумал Сиверов и сказал:

– Вообще-то, это не важно. Работаю я начальником смены в автобусном парке, а к вам пришел в качестве добровольного помощника телевизионной программы «Жди меня». Вашего Валеру ищут друзья по детскому дому, где он воспитывался, после того как потерялся. Нашим людям, кажется, удалось найти подходящего под описание человека, и меня попросили встретиться с вами, проверить…

– Ох, – сказала Галина Ивановна, тяжело опускаясь в кресло напротив Глеба и кладя руку на обширный бюст примерно там, где сердце, – вы не представляете, какая это радость! Уж если за дело взялась ваша программа, он непременно найдется!

«Да уж, – подумал Глеб, – наша „программа“ – это вам не что попало. У нас и не такой найдется…»

– Но вы-то сами как думаете: это он? – допытывалась Галина Ивановна. Она выглядела помолодевшей на добрых десять лет, и Глеб не знал, хвалить ему себя за доставленную человеку радость или ругать последними словами за наглое, беспардонное вранье.

– Ничего не могу сказать определенно, – разведя руками, с сожалением произнес он. – Это надо хорошенько проверить, чтобы исключить малейшую возможность ошибки. Зачем зря обнадеживать людей? И вот что, Галина Ивановна, у меня к вам встречная просьба. С вашего позволения я хотел бы на время взять эту фотографию.

Старуха сделала непроизвольное движение в сторону лежащей у него на коленях драгоценной папки, но тут же взяла себя в руки и села ровно.

– Но я надеюсь, вы вернете?..

– Клятвенно обещаю. Я вам непременно ее верну, даже если для этого придется самому вернуться с того света.

– Ах, молодежь, молодежь, – немного грустно улыбнулась Галина Ивановна. – Все-то вы преувеличиваете, все гиперболизируете, и из всех возможных выражений вам непременно надо выбрать самое сильное…

Глебу оставалось лишь в очередной раз виновато развести руками, хотя он вовсе не считал себя таким уж молодым, ничего не гиперболизировал и, говоря о возвращении с того света, имел в виду вполне реальную возможность туда отправиться при попытке торжественно вручить Валерию Торопову похвальную грамоту за третий класс.

Из вежливости допив остывший чай и доев варенье, он сердечно попрощался и с облегчением покинул тесную, заставленную ветхой мебелью, но аккуратно и чисто прибранную квартирку неподалеку от Белорусского вокзала, где жила первая учительница Валерия Торопова. Усевшись за руль, он положил на сиденье справа от себя тисненую потускневшим золотом коленкоровую папку с вложенной в нее похвальной грамотой, выбросить которую в первый попавшийся мусорный бак у него почему-то так и не поднялась рука.

* * *

Потратив немало труда, нервов и выражений, относящихся к так называемой ненормативной лексике, Чиж преодолел разбитый колесами тяжелой строительной техники, густо заляпанный полужидкой, несмотря на жаркую погоду, глиной участок дороги, к которому с двух сторон вплотную примыкали строительные площадки растущих, как грибы после дождя, микрорайонов, и вырвался на оперативный простор. Здесь он немного расслабился и притопил педаль газа, желая, помимо всего прочего, проверить, на что способна машина.

С «девяткой», которая верой и правдой служила ему на протяжении целого полугода, пришлось расстаться. После бегства из зала, где его едва не сцапали, Чиж вернулся за машиной и обнаружил, что за