— Так это не работает.

— А как работает?

— Мы… — прошептала она и заплакала. — Нам придется все начать снова, сначала.

Джеймс немного отклонился назад и посмотрел на нее — оголенные руки Дейзи были такими тонкими и хрупкими, что у Джеймса от переполнившей его нежности перехватило дыхание. Любовь Дейзи к нему причинила ей столько страданий, и все же он хотел, чтобы они попробовали еще раз. Наклонившись, Джеймс стал целовать ее плечи и руки.

Он целовал ее груди, полные и прекрасные, как спелые плоды. Джеймс увидел едва заметные шрамы от подтяжки, которую Дейзи сделала после рождения близнецов. Они зачали своих детей именно здесь, на этой кровати, которая нравилась им больше других, потому что была такой маленькой, что их тела даже невольно соприкасались. Иногда днем Дейзи приносила детей и кормила их прямо здесь, где они с Джеймсом дали им жизнь.

— Дейзи, — начал Джеймс, и его голос дрогнул. — Ты вложила нашу любовь в свою резьбу, где круги размещаются внутри друг друга. Так и у наших чувств нет конца; мы просто продолжим любить друг друга, — прошептал он, наклонив голову и коснувшись ее лица.

— Круг, — прошептала она.

— Мы не можем вернуть обратно то, чего никогда не теряли.

— Джеймс, — выдохнула Дейзи, почувствовав всю силу его возбуждения, жаром и мощью напоминавшее лесной пожар. Она слегка укусила Джеймса за плечо, как бы давая знать, что снова с ним. Джеймс вошел в Дейзи, и ее влажная теплота окутала его, словно воды теплой реки.

— Ты веришь мне? — спросил Джеймс, обняв Дейзи; ему необходимо было слышать, как она отвечает «да», и знать, что она верит ему. Для Джеймса это имело такое же значение, как и то, что Дейзи выгравировала их лица.

— Я верю тебе, — ответила Дейзи, глядя ему прямо в глаза. Она позволила Джеймсу увлечь ее в танец любви, почувствовать его ритм на той самой кровати, где они впервые нашли любовь и где началась их семья.

Волна сладострастия сотрясла тело Джеймса с той силой, с какой поток водопада Солстис-Фоллз разбивался о дно ущелья. Он выплеснул всю свою любовь к Дейзи, которую хранил все эти годы, всю до последней частицы. И этот поток побежал, словно река Уинд-Ривер, несущая свои воды через камни, обломки скал и поваленные деревья, не встречая препятствий на своем пути.

— Джеймс… — проговорила Дейзи и обвила руками его шею.

— Я с тобой, — прошептал он в ответ.

Они обнялись, и течение понесло их. Вода кружилась вокруг, увлекая обоих с собой, вниз с горы, подальше от холода и снега. Русло этой реки было старинным, ее изгибы — плавными, а берега гладкими.

— Вот сейчас, — прошептал Джеймс, — верни все.

Он держал Дейзи в объятиях, готовый защитить ее от кого и чего угодно. Джеймс и Дейзи плыли к берегу, занимаясь любовью на своей маленькой кровати, возвращая то, что утратили; и пока они держались вместе, Джеймс мог защитить ее. Дейзи покрывала лицо и губы Джеймса горячими поцелуями, снова и снова повторяя его имя. Ее ногти впивались ему в спину, как будто Дейзи боялась, что Джеймс может вырваться из ее объятий.

— Я здесь, — произнес он. — Ты моя, Дейзи.

— Не отпускай меня, — воскликнула она.

— Никогда, — ответил Джеймс. — Больше никогда не отпущу.

Дейзи чувствовала себя потрясающе: ее тело было влажным, скользким и разгоряченным. Джеймс перестал понимать, где заканчивается он сам и начинается Дейзи. Ее груди скользнули по его груди, и Джеймс наклонился, чтобы поцеловать ее соски, ощутить их вкус. Он выскользнул из Дейзи и почувствовал, как она снова направила его обратно, внутрь. Джеймс задержал дыхание и привстал на колени; он ждал, когда Дейзи поймает его взгляд. Они долго смотрели друг на друга, и Джеймс понял, что все завершилось.

— Я люблю тебя, — выдохнула Дейзи, и Джеймс содрогнулся, достигнув наивысшей точки наслаждения. Ее слова взорвали его мозг, и в сладком забытьи губы Джеймса стали повторять те же самые слова:

— Я люблю тебя, Дейзи…

Завыл волк, а может быть, это был сам Джеймс. Дейзи держала его в объятиях, и Джеймс не выпускал ее из своих рук. Они лежали вместе, прислушиваясь к биению собственных сердец и голосам животных за окном. Теперь Дейзи и Джеймс обрели былую духовную связь, а может, совсем иную, новую связь. Они хотели еще хоть чуть-чуть побыть в том потоке, что кружил их вдвоем, оставаясь в том круге, который не покидали никогда.

* * *

«Мать и Отец».

Они были там вместе, в том милом теплом домике, где на стенах плясали тени от свечей; огонь в очаге давал им тепло, и обстановка была уютной и романтичной. А он, совсем один, замерзал на улице, и его грудь при каждом вдохе болела от холодного воздуха.

Что они там делают? Он настроил резкость бинокля, пытаясь разглядеть что-нибудь. Ей надо было бы задернуть шторы плотнее. Ткань не была сдвинута до конца, и через небольшую щель он смог разглядеть тела и тени. Они были рядом и, должно быть, целовались, чтобы потом трахаться.

Страж подобрался ближе, пытаясь все получше рассмотреть. Его целью было только получение информации, но вдруг он поймал себя на мысли, что поступает, как обычный любопытный болван. Страж даже едва не рассмеялся: не так ли иногда поступают дети, когда шпионят за своими родителями в спальне? Что ж, у него не было такой возможности, когда он был маленьким: родители, которые не ладят между собой, не часто проводят время в постели.

Звук, послышавшийся из-за куста, заставил его замереть на месте: кто-то шел сюда. Страж метнулся в заросли чапараля и затаил дыхание, когда человек приблизился. Страж смотрел на свои следы на снегу и надеялся, что в темноте их не заметят, а здесь было совсем темно. У него, по понятной причине, не было с собой фонаря, впрочем, как и у человека, который сюда шел.

Подошвы ботинок хрустели на снегу, а затем звук внезапно прекратился; человек остановился так близко, что Страж слышал его дыхание. Он стоял всего в нескольких футах впереди, на том самом месте, где только что был сам Страж, откуда удобнее всего было смотреть в окна домика этой женщины.

Любопытный болван, подумал с усмешкой Страж; сам он был здесь не просто ради праздного любопытства, тогда как этот человек тихо стоял и просто подглядывал, словно извращенец.

Прошло немного времени, и человек ушел туда, откуда только что явился. Он был так поглощен своим глупым занятием, что не заметил следы ботинок, ведущие к зарослям. Типичный болван, подумал Страж, который наследил повсюду, оставил улики, словно на ладони. Они обязательно найдут эти следы, а со временем найдут и больше.

Страж дрожал от холода, а значит, пора было уходить. Некоторые ночи он проводил в амбаре, иногда спал в подвале большого дома, но главный лагерь оборудовал на скале, недалеко отсюда. Его палатка была натянута, а печка ждала, когда он разожжет ее. Всего тридцать футов вверх по склону, по ровной тропе, протоптанной животными, и попадаешь в то место, откуда открывается захватывающий вид, о котором человек может только мечтать: Страж видит ранчо, коров, людей — все, весь свой музей.