обидится. Она совсем недавно поняла про свою способность угадывать на расстоянии. Впрочем, эта способность ее касалась только мужа. Ни о чем другом она в сущности не думала и никого, кроме возлюбленного, не хотела видеть. Это ее способность — результат постояний раздумий о супруге. Но была еще и другая причина, отчего чувства в ней обострились, стали как бы всепроникающими. Ее отец, блистательный Дандарани, в стычке с горными племенами, а они опять начали нападать на земли сакиев, позабыв об уговоре, уж так получилось, что прежний их вождь поменял форму, а тот, кто поднялся на его место, не желал подчиняться племенным укрепам и признавал лишь войну, и в добыче, отнятой у противника, находил усладу горячему сердцу, так вот, отец Ясодхары, могущественный Дандарани, был ранен отравленной вражьей стрелой, и, несмотря на ту крепость, что зрилась в нем, седоголовом воине, поменял форму, и тело его стало неподвижно и нечувствительно к дыханию жизни, и по прошествии малого времени его, освященного жрецами, отнесли на погребальный костер. Ясодхара была на том месте, и душа ее наполнилась страданием, она долго не могла обрести прежнюю уравновешенность, вдруг просыпалась посреди ночи и видела погребальный костер и… отца. И в душе у нее точно бы обламывалось, уже не понимала себя и не всегда знала про то, что делала. Однажды выбежала из дворца и пошла… Она не знала, куда, и не думала про это, что-то все влекло ее, может, тень отца, а может, другое, но тоже близкое сердцу. Она не заметила, как миновала дворцовые сады и очутилась в глухом тропическом лесу и пошла по едва угадываемой в сырой траве, стремящейся убежать из-под ног, зверьей тропе. Было душно. Она хотела бы остановиться, но что-то мешало. В ночном небе сияло, а здесь, в лесу, сумрак почти не расталкивался, и нужно было привыкнуть к нему, и она скоро привыкла и уже не напрягалась. Она приблизилась к реке и тут остановилась, как бы наткнувшись на незримую преграду, неожиданно образовавшуюся в воздухе, и сразу на сердце опустило, стало легче дышать, от реки тянуло прохладой. Ясодхара опустилась на землю и, свесившись с невысокого красного обрыва, посмотрела в волны реки и увидела незнаемых людей, а еще оленей… Она глядела на них, и у нее росло ощущение, словно бы что-то угрожает им, а потом она вскочила на ноги и крикнула в надежде, что те, в воде, поопасутся, услышав. И правда что… в реке вдруг сделалось кружение, и вовсе не от течения, а как бы от брошенного камня, и те люди, что наблюдались ею, стронулись с места, отступили… Ясодхара понемногу начала приходить в себя, то есть понимать, где она, и от этого понимания сделалось страшно, она даже не знала, в какой стороне царский дворец… Оглянулась, а тут и заметила недалеко от места, где находилась, изготовившегося к прыжку длинноспинного тигра. Попятилась, уже догадываясь о намерении зверя. А спустя немного увидела тот прыжок и… зажмурилась. Она пребывала в страхе, наверное, недолго, но ей показалось, долго. Очень долго. Когда же открыла глаза, обратила внимание, что стоит с вытянутыми вперед руками, а возле нее расхаживает тигр, но никак не подойдет к ней, точно бы что-то сдерживает его. Он рядом, а бессилен причинить ей зло. И тут она поняла, что вокруг нее образовалась стена, напоминающая ту, что не пустила к воде. Откуда ж она появилась? Впрочем, понимание было нестойкое, замешанное на страхе, ведь тигр-то никуда не ушел, он все еще пытался дотянуться до нее.

Но вот наступил момент, когда Ясодхара посмотрела на тигра совершенно спокойно, даже с интересом, и заметила, что зверь стал тыкаться в невидимую преграду, все ж облегченно вздохнула, когда он опустил морду и побрел прочь. Она так подумала, что он устал… А на самом деле было по-другому. Тигр ощутил силу, исходящую от женщины, а точнее, от преграды, что создавала вокруг нее воздушную стену, и вынужден был отступить. И сделал это с тем большей неохотой, что никак не мог определить, откуда та сила и почему оказалась на его тропе?.. Но время спустя он отыскал разгадку происшедшего и уже не испытывал огорчения, и даже был доволен. Он являлся частью природы, но еще и пространства и того, что обитает там и недоступно земному сознанию, а только ощущению, но и оно по прошествии времени растворяется в воздухе и уже нельзя сказать: с ним ли происходило необычное, нет ли?.. Так вот, он ощутил себя частью природы и при этом заметил в себе необычность, но спустя немного все начало убывать, иссякать, и вот уже он не помнил ни о чем и сделался обыкновенный лесной зверь и, почуяв запах оленя, принялся скрадывать его.

Между тем Ясодхара, окончательно опомнившись, пошла ко дворцу, ведомая неясной силой, но думая не о ней и видя совсем не ее, а возлюбленного мужа.

С того дня у нее появилась способность наблюдать все, что протягивалось от Сакия-муни. И она возблагодарила Богов и уж не сказала бы с твердостью, кто она, и возможно ли, что когда-то была отстраненной от царственного мужа. Она уже не умела жить сама по себе, а стала что-то общее с супругом, хотя его не было рядом. Когда думала, она как бы думала не только за себя, но и за мужа, и, коль скоро что-то хотела сделать, то делала и за него. Странно, она вроде бы не жила одна, и скоро это стало для нее привычно, она и скучала меньше и хлопот прибавилось и раздумья ее посветлели.

Что-то подобное, хотя не так жгуче и ярко, испытывали Суддходана и Майя-деви, и они вдруг да и открывали в своей душе нечто от Сиддхартхи, и тогда мысли их обращались в другую сторону. Впрочем, с Суддходаной это происходило реже: дела царства закручивали и уж ни на что не хватало времени. Много беспокойства причиняли набеги горных племен, но еще большую тревогу вызывали действия могущественного соседа — хитроумного царя Магады. И сколько же надо было приложить старания, а то и душевного напряжения, чтобы утихомирить его!.. Впрочем, в последнее время Суддходане стало полегче договориться с ним, появилось чувство, что он не один… Но он не сразу понял, что оберегатель сакиев — Сиддхартха и то, что скрывается за ним… Когда возникло такое осознание, сделалось спокойней. Он и Майе-деви сказал про это, и она улыбнулась и отвечала, что иначе не могло быть, она точно бы