идущие от Сакия-муни, и подчинилась им и обрела способность пускай не так сильно чувствовать то же, что и человек… И была довольна. Такая возможность представлялась ей нечасто, но необыкновенной она не являлась, хотя так, как теперь, не было раньше с нею. Впрочем, птица еще не научилась сливаться с окружающим миром, и, пускай слабо, помнила, что она птица, а мир так велик… Птица знала, что она от этого мира, им создана и вместила его в себя, мир диковин и добр, и в нем что-то совершается, точно бы готовится к чему-то, быть может, с рождению Освободителя. Быть может…

11

Вчера Суддходана гулял в окрестностях Капилавасту с близкими людьми, вдруг пребывание во дворце сделалось не то чтобы грустно и утомительно, это было бы необъяснимо и в сущности невозможно, рядом с ним постоянно находилась Майя-деви, а как-то неспокойно, потянуло в неведомо какую даль, и он, наверное, велел бы запрячь лошадей и уехал бы, но что-то в нем сказало, что и это не принесет умиротворения. Суддходана промучился до полудня, но так ничего не придумал, а потом, уже пытаясь понять в себе, пошел за город. Он долго бродил лесными тропами, а на сердце все томило и не было края томлению. И тут вдруг чуть в стороне от высоких деревьев, зависших над рекою, он увидел тонконогого оленя, щиплющего траву, остановился, зачарованно глядя на него. Удивило, что олень даже с места не сдвинулся и головы не поднял… Он поднял ее позже, когда Суддходана, устав от неподвижности, сделал шаг-другой по тропе. Олень посмотрел на него и неожиданно, как помнилось царю сакиев, заговорил на странном языке, оттого и странном, что вроде бы звуки чужой речи непонятны, но почему-то западают в душу и можно догадаться, о чем идет речь. Да, конечно же, о Сидхартхе, о сыне его…

И сказал олень круторогий:

— Внемли мне, о, Владыка сакиев, и успокой свое сердце. Сын твой, богоподобный и мудрый, уже приблизился к реке, испив из которой достигнет Берега Истины. И тогда возликует всяк на земле, ныне черпающий из чаши страдания. Я разглядел в твоем сердце томление и поспешил к тебе, чтобы успокоить. И да услышь меня, обращенный к Небу, и возрадуйся!

Олень был ничем не отличаем от своих собратьев, но с утра что-то произошло с ним, и он сделался исполнителем воли Богов и поспешил к царю сакиев. Он был преисполнен гордости, и, когда уверился в том, что Суддходана понял его, во всем существе обозначилось что-то не совсем ему ясное, что-то от стороннего мира, возвысившего его. Олень не знал, кем он был до своего рождения, и считал, что кем-то гонимым и преследуемым, не защищенным от лесного зверя, но теперь ему представилось, что он был другим, однако ж не это определило его состояние, а уверенность, что растеклась по телу и сказала про грядущее перерождение. Ах, как она сладка и приятна, эта уверенность! Наверное, со временем она ослабнет, ужмется, но не исчезнет, даже если лесной зверь настигнет его, остаревшего и тяжелого на ногу, и острые клыки охолодят его горло, вопьются в тело, и обожжет острая жгучая боль, он не успеет увидеть легшее ему впереди, обещаемое жизнью, и тихая покорность судьбе и всесветная терпимость ниспадут на него свыше и примирят с землей.

Суддходана проследил глазами за оленем, за тем, как неторопливо побежал тот, высоко держа голову, изредка оборачиваясь, точно бы намереваясь еще про что-то сказать, но так ничего и не сказал, а может, просто царь сакиев уже был не в состоянии понять, та вдруг озарившая его мимолетность унялась, собственным же разумением он не мог постигнуть протянувшегося от лесного красавца. Суддходана медленно пошел обратно и все думал о встрече с оленем. Сделалось легче, исчезло сердечное томление, а вместе и желание быть подальше от близких людей, которое, впрочем, нельзя было принять за желание в привычном смысле, это было, скорее, стремление осознать, отчего на душе неприютность, откуда она и почему обеспокоила?..

Он шел и думал о Сиддхартхе и знал, что тот достигнет желанного берега и откроется ему истина, сын принесет ее людям, и те пойдут за ним… Он так думал, и не было ничего, что вдруг омрачило бы его мысли. Отступило и то, прежде предполагавшееся им для сына, к примеру, стремление увидеть его воином. Уже после того, как сын покинул дворец и ушел в Урувельские леса, Суддходана не терял надежды, что Сидхартха изуверится в тропе тапасьев и вернется домой. Но вот теперь понял, этого не случится, путь, что избран сыном, хотя и не принимаем царским сердцем, станет для него единственным. Но ныне такая вероятность не вызывала в Суддходане и малого неприятия. Он смирился и нашел подобное смирение естественным.

Суддходана пришел во дворец и сказал Майе-деве о встрече с тонконогим оленем, а еще о том, что услышалось ему… И жена понял его и была довольна.

— Я так и знала, о, мой драгоценный муж, — сказала она. — Сын покинул дворец не по собственному желанию. Боги позвали его. И я счастлива… Суровые испытания не сломили Сиддхартху, и разум его ясен.

Появилась Ясодхара, маленький Рахула семенил за нею, был он похож на отца, хотя не скажешь, в чем выражалась похожесть, не в чем-то отдельно, а как бы во всем сразу, в облике ли, в том ли, как мальчик твердо и вместе осторожно, точно боясь нечаянно раздавить божью тварь, ступал по мраморному полу, в том ли, как держал голову — горделиво, а вместе с покорностью судьбе ли, небу ли, людям ли из ближнего окружения… Ясодхара услышала о Сиддхартхе и, подобно Майе-деви, преисполнилась радости, в глазах у нее точно бы зажглось, свет выплеснулся из них и растекся по дворцу. Так это увиделось Суддходане.

— Я счастлива, — сказала Ясодхара. — Я склоняю голову перед Богами и прошу их, милостивых ко всему на земле восставшему, помочь ему.

Ясодхара, прежде сильно скучавшая, теперь научилась усмирять чувства, скорее, тут ей помогло то, что в сыне она нередко отмечала те черты, что принадлежали мужу. Бывало, смотрела на сына и радовалась, и удивлялась, отыскивая в нем что-то от мужа, и, закрыв глаза, мысленно устремлялась к возлюбленному, и — настигала его, если даже тот не хотел этого и брел по лесной тропе, сильно изменившийся, исхудалый. Она не осмеливалась заговорить с ним, смотрела на него и молчала, казалось, если заговорит с ним, он