— О чем шепчемся? — поинтересовалась девушка, появляясь перед нами.

— Алеша переживает, что у нас с тобой большая разница в возрасте, — просто ответил Гутмахер.

— Да? — удивленно протянула девушка. — А сколько тебе лет?

Я видел, что Аарону Моисеевичу не хочется отвечать на этот вопрос, но он преодолел себя:

— Шестьдесят один год.

Ольга задумалась, наморщив лоб и подняв глаза к потолку. Я догадался, что она подсчитывает разницу в возрасте. Мы оба ждали, что она скажет.

— А ты хочешь на мне жениться? — совершенно не к месту спросила она.

— Я, я, конечно, хотел бы, то есть, хочу, но Алеша, в общем-то, прав… — замямлил Гутмахер.

— Хочу быть профессоршей! — заявила девушка, капризно надув губки. — Хочу за тебя замуж и хочу венчаться в церкви!

— Конечно, если ты хочешь… то есть, согласна, — поправился он, — я буду безмерно счастлив, правда, я агностик и не принадлежу к какой-либо церкви…

— Что такое агностик? Голубой, что ли?

— Это значит неверующий, — упрощенно объяснил я.

— Ну и подумаешь! А ты получишь Нобелевскую премию? Представляешь, я познакомлюсь со шведской королевой! — сообщила она мне. — А она молодая?

Увидев, что разговор приобретает сумбурный и неуправляемый характер, я потерял к нему интерес и вернулся к Чехову, а «молодые» весь вечер строили планы на будущее, и жена будущего лауреата уже активно тратила миллионную премию Шведской академии.

Однако, милиция пока и не думала оставить нас в покое. Каждое утро на место одной смены из трех человек заступала следующая. После попытки Семенюка притырить ценности и произошедшей с ним неприятности новые агенты по дому не шарили, вели себя вполне корректно и очень настороженно. Создавалось впечатление, что они о чем-то догадываются.

Я уже начал втягиваться в «камерную» жизнь: много спал, не спеша, читал письма Чехова, и единственное, что меня угнетало — это мысль, что они скоро кончатся. К сожалению, Антон Павлович прожил всего сорок четыре года и очень многое не успел.

— Ну, и как вам Чехов? — как-то поинтересовался Аарон Моисеевич, ненадолго отлипнув от своей возлюбленной.

— Он великолепен, — искренне ответил я.

— Вы так считаете, — немного удивился ученый. — Мне казалось, что молодое поколение русскую классику не жалует.

— В каждом поколении есть всякие люди. В вашем тоже о существовании самого Чехова многие не догадываются, — не очень любезно ответил я.

— Ваша правда, — легко согласился Гутмахер, — отморозков, как теперь говорят, у нас в стране хватает.

— Между прочим, Чехов писал кому-то из друзей, что в России нормальных людей один на десять тысяч.

— Круто, — задумчиво сказал Гутмахер, уже успевший нахвататься у Ольги молодежных словечек. — Сейчас, пожалуй, нормальных людей стало больше, чем в те времена. Впрочем, «норма» — понятие относительное. Тогда страна была поголовно безграмотная, сейчас поголовно грамотная, а процент умных и глупых принципиально не изменился. А вам в восемнадцатом веке встречались выдающиеся люди?

— К сожалению, нет, я ведь там жил в глухомани, а в Петербурге мне было не до того — жену спасал. К тому же рассвет культуры наступил после появления Пушкина, а я его видел только в младенчестве.

— Вы, Алеша, не совсем правы, в то время были уже Карамзин, Державин, Крылов, Фонвизин, Радищев. Мне бы было весьма любопытно с кем-нибудь из них побеседовать, особенно с Карамзиным.

— А я бы лучше пообщался с Чеховым.

— И что вам мешает? Опыт приспосабливания у вас уже есть, даже внешность у вас несколько старомодная, простите старика за бестактность…

— Мешает разница в сто с лишним лет и милиция.

— Это решаемые проблемы.

— Как это решаемые?! — воскликнул я.

— Что случилось? — поинтересовалась любопытная Ольга, высовываясь из-за импровизированной ширмы.

— Аарон Моисеевич обещает отправить меня в девятнадцатый век, — ответил я.

— Ну и отправляйся, — ничуть не удивившись, посоветовала девушка. — Чего тебе здесь с нами киснуть.

У меня, признаюсь, от удивления едва не отпала челюсть. Против меня созрел заговор, о котором я даже не догадывался.

— Знаете, Алексей, — вмешался в разговор Гутмахер, блудливо отводя глаза, — я тут собрал кое-какую специальную схему, так что, если вам это интересно, могу посодействовать.

«Ага, — подумал я, — черта лысого ты собрал какую-то „схему“, а то меня здесь с вами не было! На пару вы ее с Ольгой за занавеской собирали. Эта „схема“ уже сто лет как „собрана“, а отправить меня отсюда тебе загорелось, чтобы остаться наедине со своей красавицей. И вообще, с тобой, кажется, все не так-то просто, начиная с того, как мы „нечаянно“ встретились в Москве, и того, что ты все время оказывался в нужном месте в нужное время, Теперь понятно, откуда все чудеса в этом доме».

— И в какое время вы можете меня отправить, опять в восемнадцатый век?

— Увы, этого мне сделать не удастся. Максимальной мощности аппарата хватит лет на сто двадцать, к тому же есть еще несколько сложностей, ограничивающих наши возможности.

— Не понял?..

— Видите ли, когда вы путешествовали по времени на вашем, как вы его называли, «генераторе», шанс погибнуть был небольшой, потому что, скорее всего, это был не «генератор», а специальная стартовая площадка, привязанная к определенному месту. Если бы в то время, как вы материализовались в новом времени, на этом месте находился какой-то предмет, то вы, ну, как бы это сказать, смешались с ним…

— Понятно… — запоздало испугался я.

— Так вот, без должной подготовки отправлять вас в прошлое или будущее опасно. Если окажется, что в этой комнате кто-то когда-то случайно поставил стул или какой-нибудь предмет, а вы на этом месте внезапно появитесь, то… Вы меня понимаете. Единственно, что относительно безопасно — это отправить вас в то время, когда на этом месте было еще поле…

— А если бы здесь был лес, я стал полуберезой? — пошутил я.

— У меня имеются фотографические карточки дачного участка до начала застройки, — не обратил на меня внимание Гутмахер. — Тогда здесь было чистое поле. Так что можете выбрать период от девяносто девятого по девятьсот третий год, то есть до начала строительства дома. Конечно, минимальный риск все-таки есть.

— Кто не рискует, тот не пьет шампанского, — сообщила из-за ширмы Ольга.

Похоже, что она даже больше Гутмахера хотела сплавить меня отсюда. Вот тебе и его теория о девичьей фригидности.

— А как я вернусь обратно?

— Это уже сложнее, — ответил «молодой», — вам нужно будет точно зафиксировать место, куда вы упадете…