Шрифт:
Интервал:
Закладка:
и дипломатические приемы, мелькание лиц, платьев, обрывки слов и мыслей… Гитлер
ведет себя с ней подчеркнуто сухо, как с помощницей. В своем дневнике Ева пишет:
— «Теперь изо дня в день меня мучает главный вопрос: кто я ему? Кто он мне — я
знаю, а кто я — ему? Жена — нет, любовница — разве боги имеют любовниц?! Только друг –
и это все за столько лет?! Или вообще — просто персонал?»
Она начинает задавать неуместные вопросы:
— «К чему эти постоянные — везде и всюду — «Хайль Гитлер!»? В начале и конце любой
встречи должностных лиц? На любой официальной бумажке? Не кажется ли ему, что это
— признак дурного вкуса?»
Нет. Ему так не кажется. Это не признак, это — признание…
Она жалуется сестре, что отдала бы полжизни за то, чтобы он оставался таким, каким был, когда они познакомились.
— «Я не могла обмануться: он принадлежал тогда мне, а сейчас… сейчас я ревную
его к Германии. Ко всем этим истеричкам, которые орут во все горло: — Хочу ребенка от
фюрера!
Я, может, тоже хочу, так что — бежать и орать на улицу?! А он? Ему скоро 50, а он
глядит на них, как кот на масло… Разве можно так дальше жить!»
______________
Рабочий день Евы начинается в 10, Гитлера увозят в 7.30 утра. Она любит в сером
утреннем сумраке заходить в его опустевшую комнату, наблюдать из окна
пробуждающийся в зыбком мареве блеклых красок Берлин, чувствовать легкий озноб, заметный холодок по всему телу от одного понимания — где она теперь, и с кем…
В его комнате мало вещей. Все аккуратно разложено. Скромно и чисто. Из ценных
вещей — всеволновый «Телефункен».
Такую обстановку ее любимый писатель Оскар Уайльд считал первым признаком
бедной духовной жизни.
153
— Если Адольф беден, то кто же тогда духовно богат? — спрашивает сама себя Ева и
почему-то на цыпочках выходит из комнаты.
_______________
У поэта Евтушенко есть стихи:
— «Не понимать друг друга страшно. Не понимать и обнимать. Но как ни странно, так же страшно во всем друг друга понимать».
Со временем Ева поймет, что ключ от не всегда ясных для нее мотивов поведения
Адольфа, и ряда некоторых других вещей, которые она иногда принимает за невинные
чудачества, глубоко кроется в далеком детстве этого человека.
Его нелюбовь к ходьбе по магазинам она вначале относила к отвращению, которое он
всегда питал к торговле, коммерции, а более всего — к спекуляции. Хотя и мог при
необходимости скупиться в любом магазине. Вот только почему-то упрямо отказывался
заходить туда, где торгуют дорогой тканью. Наотрез…
А как-то в день годовщины смерти матери он мимоходом расскажет, что дал ей в
детстве честное слово набрать с первой же получки, когда пойдет на работу и станет
зарабатывать, материал на самое дорогое, роскошное платье — панбархат или что-то
подобное. И ею, его любимой мамочкой, все будут любоваться. Такое вот воспоминание.
Обещание он не выполнил, и никогда уже Кларе не довелось надеть сыновний подарок.
А он с тех пор не может спокойно глядеть на безадресные, равнодушно ждущие своей
участи, рулоны дорогой ткани в ярко освещенных магазинных залах.
_______________
Человек так устроен, что обязательно хранит в своей памяти — вплоть до глубокой
старости — наиболее яркие воспоминания детства. Я, например, почему-то хорошо
запомнил, какие чудные, сочные груши приносила мне мамочка в больницу, когда я чем-то болел в первом или втором классе. И надо же: сколько лет прошло, где я только не был, чего только не повидал в своей жизни, а те далекие, давным-давно съеденные груши так и
встают, иной раз, как живые, перед моими глазами…
В молодости Адольфу нравилась красивая модная одежда, хотя и, по крупному счету, к
своему внешнему виду он был достаточно равнодушен. И даже забыл фамилию мальчика, своего одноклассника, к которому когда-то случайно попал домой, но навсегда запомнил, как отец его разговаривал с ним, сыном таможенника, уважительно и всерьез.
Он подводил юного гостя к объемистым шифоньерам и, отворяя широкие дверцы, говорил:
— Смотрите, Адольф, здесь четыре моих костюма, видите? А рядом — четыре костюма
моего сына… Вот мои пять пар обуви, а вот — шесть пар этого бездельника…. Я для него –
все, а этот лодырь не хочет учиться!
Адольф внимательно смотрел на обувь и костюмы и думал: зачем, зачем он мне это
показывает? У меня тоже хорошие туфли, но мне их покупают обычно тогда, когда
полностью изнашиваются старые…
Я уже говорил, что отец будущего фюрера был таможенником. Остается только
добавить: таможенником честным. Каких, увы, очень мало в наше постсоветское время.
_____________
Занимаясь этой темой, мне так и не удалось ответить на вопрос: было ли вообще в
лексиконе Гитлера слово «любовь»? В понимании — не к матери, сестре, фатерлянду, а
именно та любовь, что означает единение сердец, торжество духа, праздник тела…
Кажется, с этим словом у него были связаны совсем другие ассоциации.
На вопрос известного журналиста:
— Что есть главное в немецкой семье? — он отвечал:
— Уважение. Понимание. Доверие. Дети. Жилье. Любовь.
154
А когда журналист удивленно заметил: если любовь только на шестом месте, есть ли
она тогда вообще? — Гитлер жестко отчеканил:
— Есть или нет — без разницы. Здесь важен сам поиск. И пояснил: — Ищите то, чего
нет, и найдете то, что вам надо!
Возможно, поэтому на полях книги известного философа и писателя будущий фюрер
во время своей первой и последней тюремной отсидки собственноручно начертал:
— «Душа, бессмертие, любовь… легче всего найти любовь в статистике преступлений
и самоубийств. А то, что нет ничего на свете крепче любви — полная чепуха. Ненависть, например, куда как сильнее…»
Много лет назад автору было созвучно определение любви, сделанное одним
безымянным писателем:
«Любовь — это когда один человек дороже нашим чувствам, чем весь остальной мир».
Все, что мне сегодня известно о Гитлере, собственно, воспоминания многих людей, хорошо его знавших, свидетельствует определенно: так он не любил. На первом месте для
него всегда было что-то другое.
___________________
Я мог бы еще много чего рассказать об Адольфе и Еве. Но боюсь, это уже ничего не
прибавит и не убавит к пониманию их взаимоотношений. Типичная связь, где он –
значительно старше, а она — влюбленнее и восторженней. С точки зрения психологии, он –
выраженный холерик, она — достаточно флегматична, чтобы сгладить разницу в возрасте.
