– Да, – произнес я. – Совершенно верно.

– Ну тогда какую религию исповедует Шэй? – спросил Гринлиф.

– Он не называет ее.

– Вы сказали, он не католик. Тогда, может быть, иудей?

– Нет, – ответил я.

– Мусульманин?

– Нет.

– Буддист?

– Нет.

– Отец, мистер Борн исповедует любую организованную религию, с которой суд может быть знаком?

Я замялся:

– Он исповедует религию, но она формально не организована.

– Например? Борнизм?

– Протестую! – вмешалась Мэгги. – Если Шэй не может ее назвать, почему должны мы?

– Протест принимается, – сказал судья Хейг.

– Позвольте внести ясность, – вновь заговорил Гринлиф. – Шэй Борн исповедует религию, которую вы не можете назвать, и цитирует Евангелие, которого нет в Библии. И все же каким-то образом его желание стать донором органа основано на концепции религиозного спасения? Но вас не удивляет, отец, что это так удобно мистеру Борну?

Он отвернулся, как будто не ждал от меня ответа, но я не собирался так легко его отпускать.

– Мистер Гринлиф, – сказал я, – в жизни много такого, что трудно описать словами.

– Прошу прощения?

– Рождение ребенка прежде всего. Или смерть родителя. Любовь. Слова как сети: мы надеемся, что они охватят то, что мы имеем в виду, но понимаем, что они не могут заключить в себя столько радости, печали или изумления. Обретение Бога тоже похоже на это. Если такое произошло с вами, вы знаете, каково это. Но попробуйте объяснить это кому-нибудь другому – и язык уведет вас куда-то в сторону. Да, это кажется удобным для него. И да – он единственный приверженец своей религии. Нет, у нее нет названия. Но я ему верю. – Я смотрел на Шэя, пока не встретился с ним взглядом, и повторил: – Верю.

Пока Клэр не спала, а это бывало все реже и реже, мы не говорили о сердце, которое могло бы появиться для нее, или о том, примет ли она его. Она этого не хотела, я же боялась. Вместо этого мы говорили о каких-то незначащих вещах: кого «прокатили» в ее любимом телевизионном реалити-шоу, как фактически работает интернет, напомнила ли я миссис Уоллуби кормить Дадли два раза в день вместо трех, поскольку он у нас на диете. Когда Клэр спала, я держала ее за руку, рассказывая о будущем, о котором мечтала. Я говорила ей, что мы поедем на Бали и целый месяц будем жить в хижине, стоящей на сваях у самого океана. Говорила, что научусь кататься на водных лыжах и она будет управлять катером, а потом мы поменяемся местами. И еще – как мы будем забираться на гору Катадин, сделаем двойной пирсинг ушей, научимся варить шоколад из простых ингредиентов. Я представила себе, как она поднимается с песчаного дна забытья, взрывая поверхность и бросаясь к тому месту, где я жду ее на берегу.

Как-то во время одного долгого дневного медикаментозного сна Клэр я начала читать о слонах. В то утро, спускаясь в больничный кафетерий, чтобы выпить кофе, я проходила мимо трех учреждений, примелькавшихся за последние две недели: банка, книжного магазина и турагентства. В тот день, однако, меня привлек постер в витрине: «ПОПРОБУЙТЕ АФРИКУ».

Когда я вошла в офис, скучающая молодая сотрудница разговаривала по телефону с бойфрендом и была рада подсунуть мне брошюру, вместо того чтобы рассказывать о путешествии самой.

– Где мы были? – выходя за дверь, услышала я ее голос, когда она снова сняла трубку, в которую хихикнула. – С твоими зубами?

Поднявшись наверх в палату Клэр, я принялась изучать фотографии номеров с широкими, как море, кроватями, покрытыми хрустящими белыми простынями, с пологами из прозрачной ткани. Ду´ши под открытым небом, защищенные только кустарником, когда чувствуешь свое полное слияние с природой, как дикий зверь. «Лендроверы» и африканские рейнджеры с фосфоресцирующими улыбками.

И – ах! – животные: лоснящиеся леопарды с пятнами как у Роршаха; львица с янтарными глазами; массивная глыба слона, вырывающего из земли дерево. Я стала читать брошюру.

А вы знаете, что слоны живут стадом, очень похожим на общество людей?

Что они перемещаются матриархальными стаями и вынашивают плод двадцать два месяца?

Что они могут общаться друг с другом на расстоянии до пятидесяти километров?

Приезжайте, чтобы понаблюдать за удивительными слонами в их естественной среде обитания, в Тули-Блок, в Ботсване.

– Что ты читаешь? – скосив глаза на брошюру, сонным голосом спросила Клэр.

– Кое-что о сафари, – ответила я. – Я подумала, может быть, мы с тобой когда-нибудь поедем туда.

– Я не возьму это дурацкое сердце, – сказала Клэр и, повернувшись на бок, снова закрыла глаза.

Я решила, что, когда Клэр проснется, я расскажу ей о слонах. О стране, где их мамы и дочки годами расхаживают бок о бок вместе с тетками и сестрами. О том, что слоны бывают правшами или левшами и как они могут найти дорогу домой через много лет.

Но вот этого я никогда не расскажу Клэр: что слоны чувствуют приближение смерти и отправляются к руслу реки, чтобы предоставить делу идти своим чередом; что слоны закапывают своих мертвых и горюют. Натуралисты видели слониху-мать, которая несколько миль несла своего мертвого детеныша, обвив его хоботом и не желая отпускать.

Никто не хотел, чтобы Иэн Флетчер выступал свидетелем, в том числе и я.

Когда за несколько дней до этого я созвала срочное совещание с судьей, попросив включить Флетчера в мой список свидетелей, то подумала, Гордона Гринлифа хватит удар.

– Алло? – сказал он. – Правило 26 (с)?

Он имел в виду Федеральные правила гражданского судопроизводства, согласно которым свидетели должны быть выявлены за тридцать дней до суда, если суд не дает иных указаний. Я полагалась на этот последний пункт.

– Ваша честь, – сказала я, – у нас всего две недели на подготовку данного суда. Никто из нас не выявит свидетелей за тридцать дней.

– Не обязательно тайком выставлять эксперта только потому, что натолкнулась на него, – съязвил Гринлиф.

Судьи федерального суда были печально знамениты тем, что старались быть честными в своих делах. Позволь судья Хейг выступить Флетчеру свидетелем, и это разворошит змеиное гнездо. Гринлифу придется подготовить перекрестный допрос, и, скорее всего, он захочет нанять своего эксперта, а это затянет суд, а все мы знали, что этого допустить нельзя. Но – странная вещь – отец Майкл оказался прав. Книга Иэна Флетчера настолько соответствовала уловке, с помощью которой я собиралась выиграть дело Шэя, что было бы глупо не попытаться. И даже лучше – она обеспечивала один элемент, которого мне не хватало в этом деле: исторический прецедент.