Как только зверь оказался освобожден, сова замахалакрыльями, надвинулась на людей, словно прогоняя их. Федор был бы не прочьзадержаться и поглядеть, что будет дальше, но Савка так и вцепился в него, таки потащил за собой, шепотом причитая что-то о безумцах, забывших в тайге проосторожность, а потом бродивших неприкаянными оборотнями. Прислушавшись, Федорпонял, что, по-Савкиному, медведь этот оборотень, ежели не сам леший, а сова –та самая Сиверга, о которой всякий вогул не ленился рассказывать сказки однустрашнее другой.

Это заинтересовало Федора, он вознамерился оглянуться, ноСавка просто-таки взвыл: «Оглянуться из-под руки – увидеть нечистую силу!» – ив толчки погнал барина перед собою по тропке. Федор молчал, не спорил – он исам еще не отошел после случившегося. Ну и глаза у той совы! Ежели она видитвсе днем, то что же увидит ночью, когда природа наделяет птиц ее породыособенным, всепроникающим зрением! Уж, наверное, никто от нее не спрячется, нина земле, ни в небесах.

– Ни под землей…

– Что, барин? – налетел Савка на ставшего столбом князя. –Чего говорить изволите?

– Ничего, – растерянно оглянулся Федор. – А разве это не тысказал?

– Что? – вылупился Савка.

– «Ни под землей», – повторил Федор загадочные слова,которые внезапно отозвались у него в ушах.

– Чего ни под землей-то? О чем это вы, не пойму? –растерянно пробормотал Савка.

Федор отмахнулся, снова пошел вперед. Послышалось, конечно,тем более что голос-то был женский. Но до чего в лад его мыслям прозвучал он!Федор подумал, что от совы не спрячется ничто ни на земле, ни в небесах, а тутвозьми и…

– Ни под землей.

Опять!

Он остолбенел. В ушах зазвенело. Тьфу, черт! Бубенцы – илисмеется кто-то?

Савка снова наскочил на него, заглянул в лицо:

– Что это, барин? Что это?

Федор вгляделся: глаза у бедного парня до краев залитыужасом.

– Ни под землей – оно чего, а, барин? Чего ни подземлей-то?!

Вот те на! Теперь этот завел! Федор невольно усмехнулся,невзирая на испуг, ледяными волнами так и сновавший по спине, – и тут же легчестало на душе, словно что-то смутное, тревожное отпустило, пересталоприкасаться к замершему сердцу.

В ушах все еще звенело, но теперь он знал, что и звонслышит, и смех: смеялась высокая женщина в красном платье, стоявшая поперек ихтропы, а звенели бубенчики, в изобилии окаймлявшие ее одеяние, и этот легкийперезвон то громче, то тише сопровождал каждое ее движение.

– Ни под землей, – повторила она, и князь Федор сразу узналэтот голос. – Ни под землей, так, да?

Савка громко, со свистом втянул воздух сквозь стиснутые зубыи выдохнул:

– Гос-споди-и… С-сиверга!

Князь Федор глянул почти с испугом, но не на эту женщину,бог весть откуда взявшуюся, а на верного слугу: глаза выкатились из орбит,меловая бледность залила щеки, рука беспорядочно снует вокруг лица, не тоотмахиваясь от чего-то, не то безуспешно стараясь сотворить крестное знамение.Зубы ходуном ходят, выстукивая:

– Шам… шаман-к-ка! Шам-м-ан-н…

– Ф-фу! – легонько дунула на него женщина в красном платье –и выражение обалделого ужаса слетело с Савкиного лица. Теперь он только стоял,вылупив глаза, но не трясся, как припадочный, зубами не стучал, руками немахал.

– Чего так испугался? – спросила женщина, улыбаясь, спросилау Савки, хотя глаза то и дело возвращались к князю Федору, и он каждый разслегка вздрагивал, встречаясь с ней взором: чудилось, она касается кончикамипальцев его лица, волос, груди, спускаясь все ниже и ниже по телу… Озноб снованачал пробирать его.

– Чего испугался? – продолжала меж тем Сиверга. – Ты менявидел в Березове, да и я тебя видела. Ты ходишь украдкой на избу в загородьеглядеть, где царская невеста живет и ее отец.

Федор невольно вздохнул. О Марии знали все, о судьбе этойзакатившейся звезды судачат, вон, даже туземцы. Эта женщина не очень похожа навогулов: высокая, и лицо не такое плоское, и говорит очень чисто по-русски. Икак властно держится, как уверена в себе!

– Я тебя не видел, – выдавил Савка. – Не было тебя там.

– А помнишь, когда из избы черный слуга вышел, который втайгу за добычей ходит, ты за плетень скакнул, среди оленей спрятался, старуху,их ведущую, толкнул?

– Ну? – полувопросом ответил Савка.

– И она тебе сказала, мол, охотник должен зорко глядеть. Аты ответил, что ты не охотник, а рыбак, а в Сосьве, мол, одна только сельдь иловится. А старуха тебе и говорит: брось, мол, в воду кусочек зайчатины ипопроси: «Водяной хозяин, дай рыбы поймать!» – и скажи, какой рыбы хочешь, – онтебе и загонит в сети, чего попросишь.

– Ну? – повторил Савка уже почти со страхом.

– Не узнаешь? – усмехнулась туземка, задорно встряхнув двумядлинными, смоляными, без единой сединки косами, украшенными множествомразноцветных, сплетенных из шерсти лент.

– Так то ж была стару-уха! – недоверчиво протянул Савка.

– Так то ж было в Бере-езове! – в точности передразнив егоголос, ответила туземка, и ее безупречно гладкое, без единой морщинки лицорасцвело веселой улыбкой.

Князь Федор неотрывно глядел на нее. Никакая она не старуха,куда там, но и не девчонка, несмотря на точеные черты, гладкую кожу и чернющиеволосы. Не такая уж молодая: глаза выдают, вот в чем дело! Глаза черные,непроглядные, а все ж сквозит в них какая-то усталость… или печаль? И не такаяуж она веселая: вон как задрожал голос при упоминании «черного слуги». И онспросил, не желая играть ни в какие прятки с этой странной туземкой – что бытам ни возомнил о ней Савка, просто женщиной, которая бросает такие откровенныевзгляды:

– Почему ты ненавидишь Бахтияра?

Черные глаза сузились; алая, как маков цвет, верхняя губахищно приподнялась:

– Он поставил капкан на моего мужа!

Теперь настал черед князя Федора таращить глаза.

В своем ли она уме? За каким чертом Бахтияру ставить капканна какого-то туземца? Или он хотел извести соперника? Радость мгновенно ударилав сердце: неужели черкес наконец отступился от Маши?! А может, все проще: мужэтой женщины случайно попал в капкан, который Бахтияр поставил на крупногозверя, к примеру, на медведя, а она решила…