медблоков, они будут способны не только диагностировать, но и осуществлять несложные операции. В подтверждение серьезных намерений сообщалось, что в испытании прототипа принял участие сам Алексей Степанович Светлов, получивший открытый перелом в борьбе с лесными пожарами в Красноярском крае. На фотографии Алексей Степанович лежал в медбоксе, а вокруг его посиневшей ноги монтировался роботический аппарат Елизарова.

— Если население сократится до пяти тысяч, сюда направят железного Айболита! — с восторгом произнес Роман.

Это неожиданно его развеселило.

— Разгородчики! — конспиративно произнес он. — Я понял — это разгородчики! Они лоббируют в Чагинске интересы НЭКСТРАНа! Когда население сократится до пяти тысяч, сюда пришлют роботов! В больницу, в школу, на почту, в ментовку! Шаговая доступность всех видов услуг!

На Романа накатило вдохновение, возможно, сказывалось поражение борщевиком.

— В принципе, это решаемо даже на нашем технологическом уровне. Роботы-официанты, роботы-кассиры, роботы-погрузчики, секс-роботы, роботы-бухгалтеры…

— Можно совмещать, — согласился я. — Днем официант, вечером секс-погрузчик.

Роман посмеялся и продолжил:

— Или взять ритуальные услуги! Робот-могильщик — вот то, что нам надо! Что-то вроде трактора. Усопшего кладут в гроб, гроб загружают в робота, в такую кассету, типа пистолетного магазина. Робот роет могилу, помещает в нее гроб, засыпает, едет дальше. Можно, кстати, использовать шпигование — очень удобно при больших объемах.

Я представил, как по кладбищу на широких резиновых гусеницах продвигается робомог и шпигует землю мертвецами. Кстати, если осуществлять процесс под углом сорок пять градусов, то влезает гораздо больше.

— А назвать эту машину можно… «Погребатор»!

Роман рассмеялся, по мне, так «Погребатор» было плохо. «Хороняка» куда ни шло. Нет, без сомнения, Чагинск действует деструктивно, гробы же можно использовать пластиковые, вроде пробирок. Роман продолжал:

— Ритуальный ассистент «Погребатор», интимный помощник «Пенетратор», финансовый консультант «Кредитатор»…

Роману все-таки нужно многому научиться по литературной части, пока он, как и все начинающие, пересаливает, хотя и понять его можно — зачастую остановиться трудно. Дверь, ведущая в глубь больницы, отворилась, и в приемную просунулась морда. Енот. Нет, действительно, щекастый енот, не почудилось.

— Пенетратор пришел, — сказал Роман.

А если хоронить стоя, то еще экономней.

— Некрупный, — заметил я.

Енот не спешил, стоял, подозрительно зыркая то на меня, то на Романа, не нюхал, нос не дергался, изучал глазами.

— Можно предложить тему экологам, — сказал я. — На гробы совершенно бесполезно расходуются качественные доски, если заменить их на рецикл из пластиковых бутылок, то получится сберечь сотни гектаров леса. Сторонники экологии должны завещать хоронить себя в пластиковых капсулах под углом сорок пять градусов. Это бережет природу и экономит пространство сельскохозяйственных угодий.

— Витя, в тебе просыпается пиарщик, — сказал Роман. — А надо, чтобы проснулся писатель. Мы сюда как писатели приехали, мы должны книгу писать.

Енот фыркнул, а я увидел, что все-таки собака, не енот, пушистая упитанная дворняга, Клизма или Свищ, подходящее имя Фистула.

Свищ удалился. Я подумал, не пойти ли за ним? Пес явно хозяйский, но в больницах опасно…

— Давай посмотрим?

Роман поднялся и выглянул за собакой.

— Рома, не надо форсировать, — сказал я. — Это он неспроста. Пойдешь за этим бобиком, и он тебя приведет… к длинноухому затейнику… прямиком в подвал. Аглая вернется, а мы в дупле замурованы. Подождем лучше.

— Давно ждем, — Роман осторожно потрогал лицо. — А вдруг нет никаких врачей? Эй!

Роман крикнул в коридор, отозвалось эхо и ветер.

— Хочу тебя, Рома, предостеречь. В прошлый раз, войдя в этот коридор, я выбрался через три дня. Или через пять. И в необычном, скажем так, состоянии. Так что смотри…

Вернулась усталая Аглая — неудивительно, ничто так не утомляет, как беседа с матерью.

— Никто так и не приходил? — спросила Аглая.

— Приходил, — я указал на дверь. — Такой беленький. Принюхивался.

— Это Шарик, наверное, — сказала Аглая. — Он здесь живет. А из врачей никого?

— Только Шарик. Но он сегодня не в духе, лечить отказался.

— Мне кажется, лечить поздно, — сказал Роман. — Все въелось.

Он пошевелил руками. Пятна стали бордовыми и объединялись в архипелаги.

— Я завтра позвоню главврачу, — пообещала Аглая. — Поругаюсь. Это ни в какие ворота не лезет…

— Тут есть главврач?

— Была… Видимо, занята. У меня тетка здесь медсестрой работает, хотела ей дозвониться… Не отвечает почему-то. Наверное, нам лучше самим в аптеку… Или нет, мы с Ромой в аптеку, а ты подожди.

— Кого?

— Вдруг кто придет? Задержишь его! А мы мази от ожогов купим и вернемся. Мы быстро! Минут пятнадцать!

Аглая схватила Романа за руку и выволокла наружу. Я остался в приемном покое один, и мне немедленно стали слышаться шаги и смех из коридора.

Некоторые собаки умеют многозначительно смеяться.

Интересно, почему нет дежурного?

Ладно, подождем.

Я достал телефон.

«Пчак-хвон-до». Целых два обновления. Не хотелось смотреть сейчас, не мог избавиться от ощущения, что Шарик поджидает в коридоре; Остапа Вислу стоило смотреть в спокойной обстановке, с наслаждением. Сидел, вертел брошюру НЭКСТРАНа про будущее здесь.

Прождал двадцать минут, но ничего не изменилось. Дежурный врач не показался, Шарик тоже, оставаться в больнице было глупо. Я отложил брошюрку и вернулся к «восьмерке».

Едва запустил двигатель, как позвонила Аглая. Сообщила, что можно больше не ждать, что она купила мазь, довезла Романа до Снаткиной, и теперь он отдыхает, намазанный по локоть, а ей пора, она ведет сегодня дополнительные занятия, а мне бы стоит Романа навестить, ему нехорошо, созвонимся.

Созвонимся.

Пришлось ехать к Снаткиной.

Признаться, покинул больницу с облегчением. Интересно, в ней кто-нибудь сейчас лежит? Мужик с треугольной кошкой, угоревшие рыбаки, прочие люди.

Роман нашелся у Снаткиной на веранде. Похоже, его на самом деле повело от антигистаминных, он сидел на диване в расплывшемся состоянии и даже без футболки напоминал участника съезда короткометражных кинематографистов; руки Романа были густо покрыты желтой мазью, пятна сквозь нее едва не просвечивали. Я попинал Романа в ногу, он не проснулся, но улыбнулся в ответ. Пришлось достать его из дивана, определить более-менее вертикально, оттащить в комнату и уронить в койку. Слегка ударив о стену, но без этого никак.

На звук явилась Снаткина, оценила и констатировала:

— Борщухой пожгло. Теперь пятнистый будет, как химик, — у нас в конторе химик работал, вся морда в таких заплатах. Ничего, через полгода само пройдет. Правда, есть один способ…

Я рассмеялся, поскольку догадался, что сейчас предложит Снаткина. Но Снаткина предложила другое.

— Надо обмотаться — и на ночь в погреб.

— Я это ему предлагал, — сказал я. — Не хочет обматываться.

— Так надо пленкой, а не простыней!

Снаткина вышла.

— Рома! — позвал я.

Роман не проснулся. Ничуть не сомневался, что надо не простыней.

Я вышел за Снаткиной. Она сидела на ступенях