— Ты говорил о паре вариантов.

— Душу испачкать боишься? — В его голосе сквозило неприкрытое презрение. — Хорошо, вот тебе второй. Соблазни Седого. Он смягчится, прислушается к вашим мольбам, особенно если будете петь вдвоем, дочь, как я понял, тоже скучает.

Пришел мой черед смотреть на него с улыбкой. Если бы все было так просто… Я была с Кириллом десять лет, он ни разу не позволил этому повлиять на принимаемые решения. И это в период, когда он изображал идеального мужа, боюсь, сейчас даже слушать не станет, независимо от того, в одной постели мы или в разных.

— Опять не попал, — Веник развел руками, — но меняться придется. Ты никак не поймешь: чтобы переделать мир, надо начать с себя. — Он стал серьезным. — Седой не допустит тебя к ребенку, пока сохраняется хоть единственный шанс, что ты можешь вырастить из нее добычу, а не хищника. Пока не поймешь, что твое трагическое «Алиса», — передразнил он — получилось до обидного похоже, — показывает слабость.

— Не слабость, — перебила я, — человечность.

— Как угодно. У тебя есть выбор: оставаться такой же человечной и день за днем ныть о разлуке с дочерью или меняться, становиться хищником, не нянькой, которая вытирает сопли. Той, на кого можно положиться, а не той, которую саму надо спасать.

Я, не выдержав его взгляда, отвернулась. Такая правда была не для меня. Я всегда гордилась тем, что я человек, и не хотела задумываться, сколько стоит моя гордость.

— Уверен: если хозяин поймет, что ты не собираешься делать из нее человека, запрет на ваше общение будет снят.

— Поздно, — прошептала я, встретившись глазами с двойными зрачками явиди.

— Почему? — удивился он, заметил Пашку и нахмурился. — Она в ярости.

Змея стояла в дверях рядом с ветром-охотником, мимо них то и дело проходили гости, скоро начнется бал.

— Веник, к старику, — мохнобровый непостижимым образом оказался рядом и размашисто хлопнул падальщика по плечу. Тот лениво повернул голову и то, что отразилось в его глазах, заставило парня быстро убрать руку. — Сейчас. Я тебя заменю, — кивок в мою сторону.

Я в смятении обернулась: ни Пашки, ни Тёма возле резных дверей уже не было.

— Н-да, — многозначительно высказался Сенька, — не ожидал от тебя.

Я лихорадочно рассматривала гостей, лица, рыла, морды — ни явиди, ни ветра. Решение пришло мгновенно.

— На что ты готов ради информации о превращении в опору? — спросила я, подходя к парню вплотную. — Я могу рассказать, с чего это началось для меня.

— В обмен на что? — Голос парня внезапно сел.

— Отпусти меня. Сейчас.

— Ведьмак меня повесит, — ответил парень, но в словах пополам с неуверенностью слышалась жадность, он хотел знать, хотел стать опорой.

— Вряд ли. Во всяком случае не здесь. А как знать, не начнешь ли ты свое превращение по возвращении на стежку.

— Говори.

— Слово изменяющегося, — потребовала я.

— Я, Арсений, изменяющийся из клана волков, даю слово отпустить тебя, Ольга, на все четыре стороны и не преследовать, если расскажешь, как стала опорой стежки. Меняю знания на свободу. Слово.

— Свободу на знания. Принимаю.

И я рассказала. Быстро, скомканно, глотая слова и лихорадочно осматривая зал, боясь встретить яростный взгляд цвета меди. Вспомнила все: и заброшенную стежку, дом Константина, подвал, знак и прикосновение к нему. Я не знала, особенность ли это знака целителя или так будет с любым другим. Я рассказывала. О боли, ослабевающей, стоит покинуть место, для которого собираешься стать опорой.

Я не боялась обмана, он сдержит слово, для таких, как он, для изменяющихся, — это закон. Или их хрупкая магия обернется против них, изуродует и покинет навсегда. От нарушивших слово отрекается род, семья, друзья, знакомые. Таких изгоев называют изменившимися, или застывшими. Продавший нам икону был как раз из таких. Человек с головой волка, застывший в момент обращения олицетворял то, чего так страшился любой изменяющийся.

Это не единственное, но самое значительное их отличие от нелюдей. Пашка вылупилась из яйца змеей, способной принимать человеческий образ. Ее магия древняя, как эта земля, всегда была и будет с ней. Явидь способна обратиться частично, Сенька нет. Он рожден как человек с геном волка, просыпающимся в подростковом возрасте. Феникс Алексий наверняка способен отрастить золотые крылья на человеческом теле, а изменяющийся перевоплощается в один момент и целиком. Его магия окружает его снаружи, а не течет по венам, и она отвернется от него, если он не сдержит слово. С нелюдью такой договор не пройдет: как дали слово, так и назад взяли, забыв уведомить партнера.

— Уходи, — парень легонько толкнул меня в сторону.

— Что ты им соврешь?

— Никакой лжи, — заверил Арсений, — я отвернулся, ты убежала. Видишь, я отворачиваюсь, — он стал демонстративно смотреть в другую сторону, — беги. Ты опора стежки, что я могу тебе сделать…

Я очень хотела побежать, но это было слишком опрометчиво и привлекло бы ненужное внимание, а потому я пошла к двери быстро, как могла. Но все равно не успела. Резные створки из белого дерева закрылись, я остановилась чуть в стороне, удостоившись выразительного взгляда распорядителя в черном. Мужчина расставил ноги на ширину плеч и объявил так, что заложило уши:

— Воля и закон, плоть и кровь Северных пределов, повелитель нечисти и страж переходов Седой демон!

Коллективные поклоны, прям не шабаш нечисти, а институт благородных девиц. Все взгляды повернулись к другим дверям, справа от возвышения, они и распахнулись. Вошел Кирилл. Я даже с другого конца зала видела, как он раздражен: по походке, по резкому повороту головы, по взмаху, повинуясь которому все подняли головы и начал негромко играть оркестр. Судя по тому, как обеспокоенно Влада заерзала на сиденье, она тоже это заметила. Еще один кивок, и распорядитель открывает свои двери, нечисть отступает, образуя символический проход к возвышению.

— Представительство северных земель людей.

Зал замер, даже я на секунду забыла, куда и зачем собиралась бежать. Люди из обычного мира прислали свое представительство! Это нонсенс. Человек не собеседник, это еда. Коровы не высылают парламентеров к фермерам. Зал загудел, как громадный колокол. Крики, шум, возмущение, неверие, проклятия. Все это нарастало, как волна и как вода, которая разбилась о камни, так и ропот разбился о невозмутимое спокойствие хозяина цитадели, который поднял ладонь, и в зале установилась ватная тишина. Наш мир замер. Наш мир ждал. Через порог переступили люди. Человек пятнадцать, мужчины, на большинстве которых камуфляж и берцы смотрелись бы органичнее деловых костюмов, две женщины в вечерних платьях.

Седому зачем-то понадобился союз с людьми, думала я, провожая взглядом их напряженные спины. Настолько нужен, что, по слухам, он отпустил вооруженную группу, ворвавшуюся на одну из стежек. Что творится в нашей тили-мили-тряндии? Что это за северные земли такие? Это здесь, внизу, Северные пределы, а там, наверху, Россия. Ладно, не мое дело.