Ночью, когда она проснулась в тишине и темноте, воспоминания об этом дне нахлынули на нее, как волна печали. Она видела лицо Мэтью, улыбающееся ей, когда они расстались у ворот вчера вечером – она могла слышать его голос: «Моя девочка – девочка, которой я горжусь». Затем пришли слезы, и Энн плакала от всего сердца. Марилла услышала её плач и пришла, чтобы успокоить ее.

– Ну, ну. Не плачь так, дорогая. Это не поможет вернуть его – Это не хорошо – так плакать. Я знала сама, что не надо, но ничего не могла поделать. Он всегда был такой хороший, добрый брат мне – но Бог знает лучше.

– О, только дайте мне выплакаться, Марилла, – рыдала Энн. – Когда плачешь, не так больно. Останьтесь здесь ненадолго со мной, обнимите меня —… Я не могла остаться с Дианой, она хорошая, добрая и милая– но это не ее горе – она не может понять, и помочь мне. Это наша боль – ваша и моя. О, Марилла, что мы будем делать без него?

– Мы есть друг у друга, Энн, я не знаю, что бы я делала, если бы тебя не было здесь, если бы ты никогда не приезжала. Ох, Энн, я знаю, что я была строгой и суровой с тобой, но ты не должна думать, что я не любила тебя так же сильно, как Мэтью. Я хочу тебе это сказать сейчас, пока могу. Мне никогда не было легко сказать, что у меня на сердце, но в такой момент это легче. Я люблю тебя так сильно, как если бы ты была моя родная дочь. И ты была моей радостью и утешением с тех пор, как приехала в Зеленые крыши.

Два дня спустя Мэтью Касберта вынесли за порог его дома – от полей, которые он пахал, и садов, которые он любил, и деревьев, которые он посадил. А затем в Эйвонли вернулся покой, и даже дела Зеленых крыш пошли, как обычно, и работа кипела, и обязанности выполнялись с той же регулярностью, как раньше, хотя и присутствовало чувство «потери во всех знакомых вещах.» Энн, которая раньше не сталкивалась с горем, думала, что это очень грустно, что они могут заниматься обычными делами, но уже без Мэтью. Она почувствовала что-то вроде стыда и угрызений совести, когда обнаружила, что восходы и закаты, и только распустившиеся розовые бутоны в саду приносят ей чувство радости, когда она видит их; – что её радуют приходы Дианы, что веселые слова Дианы вызывают у неё смех и улыбки, короче, что чудесный мир цветения, любви и дружбы не потерял своей способности захватывать ее воображение и волновать ее сердце, что жизнь все еще зовёт её множеством настойчивых голосов.

– Это похоже на неверность Мэтью – то, что мы получаем удовольствие от чего-то, когда он умер, – задумчиво сказала Энн миссис Аллан однажды вечером, когда они вместе гуляли в саду дома пастора. Я скучаю по нему так сильно – постоянно – и все же, миссис Аллан, мир и жизнь не потеряли для меня своей красоты и по-прежнему интересны. Сегодня Диана сказала что-то смешное, и я поняла, что смеюсь. Я думала, после смерти Мэтью я уже никогда не смогу смеяться снова. И теперь мне кажется, что мне не следовало это делать.

– Когда Мэтью был с нами, он любил слушать твой смех, и ему хотелось, чтобы ты получала удовольствие от приятных вещей вокруг, – сказала миссис Аллан мягко. – Он покинул нас сейчас;. но я думаю, он всё равно хотел бы этого. Я считаю, что мы не должны закрывать наши сердца от исцеления, которое даёт нам природа. Но я могу понять твои чувства, я думаю, что мы все испытываем то же самое. Нас возмущает мысль, что что-нибудь может понравиться нам, когда рядом нет близкого человека, чтобы поделиться своей радостью с ним. Мы чувствуем, как будто мы предаём нашу скорбь, когда интерес к жизни возвращается к нам.

– Я ходила на кладбище сегодня днём, чтобы посадить куст роз на могиле Мэтью, – сказала Энн задумчиво. – Я взяла отросток маленькой белой розы, которую его мать давно привезла из Шотландии. Мэтью всегда нравились эти розы больше всего. Они такие маленькие, и ароматные на колючем стебле. Мне доставило радость, что я могу посадить их на его могиле. – Как будто я делаю что-то, что должно порадовать его и это делает меня ближе к нему. Я надеюсь, что у него есть такие розы на небе. Возможно, души всех тех маленьких белых роз, которые он любил так много лет, оказались там, чтобы встретиться с ним. Я должна идти домой. Марилла сидит одна, и ей становится одиноко в сумерках.

– Боюсь, ей будет ещё более одиноко, когда ты уедешь в колледж, – сказала миссис Аллан.

Энн не ответила; она попрощалась и пошла медленно по направлению к Зеленым крышам. Марилла сидела на крыльце и Энн села рядом с ней. Дверь в дом была открыта, ей не давала закрыться большая розовая раковина с оттенком морских закатов на её гладкой внутренней поверхности.

Энн собрала несколько веток бледно-желтой жимолости и приколола себе к волосам. Она любила этот легкий цветочный аромат, исходивший от неё, как воздушное благословение, каждый раз, когда она двигалась.

– Доктор Спенсер заходил, пока тебя не было, – сказала Марилла. – Он говорит, что окулист будет завтра в городе, и он настаивает, чтобы я сходила к нему и проверила свои глаза. Я думаю, лучше поехать и покончить с этим. Я буду более чем благодарна, если врач сможет подобрать мне правильные очки, чтобы мои глаза не болели. Ты не против остаться здесь одна, пока я съезжу к нему? Мартин отвезёт меня, а тебе нужно будет погладить и испечь кое-что.

– Я справлюсь. Диана придет сюда, чтобы мне не было скучно. Я всё сделаю – и поглажу, и испеку – вам не нужно бояться, что я буду крахмалить платки или делать торта с лекарством.

Марилла рассмеялась.

– Да, ты много совершала ошибок в те дни, Энн. Всегда попадала в какие-то передряги. Я иногда думала, что ты была не в своем уме. Помнишь, как ты покрасила волосы?

– Да, конечно. Никогда не забуду этого, – улыбнулась Энн, прикасаясь к тяжелой косе, которая венчала ее изящную головку. – Мне становится смешно сейчас, когда я думаю, сколько беспокойства доставляли мне раньше волосы. Но веселье быстро проходит, потому что я действительно ужасно страдала из-за моих волос и веснушек. Веснушки уже исчезли и люди очень милы, когда называют мои волосы каштановыми теперь – все, кроме Джози Пай. Она сообщила мне вчера, что теперь они ещё рыжее, чем когда-либо, или, по крайней мере, выглядят такими на фоне черного платья. И она спросила меня, правда ли, что люди, у которых рыжие волосы, привыкают к такому цвету. Марилла, я почти решила отказаться от попыток полюбить Джози Пай. Я делала много героических усилий, чтобы полюбить ее, но это действительно невозможно.

– Джози из семьи Пай, – сказала резко Марилла, – так что она не может быть милой. Я полагаю, люди такого рода служат некой полезной цели в обществе, но что это за цель, я знаю не больше, чем о пользе репейника. Эта Джози собирается быть учителем?

– Нет, она собирается вернуться в следующем году в Королевскую Академию, так же, как Муди Сперджен и Чарли Слоан. Джейн и Руби будут учителями, и обе уже нашли места в школах —. Джейн – в Ньюбридже, а Руби – в каком-то городке на западе.

– Гилберт Блайт тоже собирается преподавать?

– Да, – коротко сказала Энн.

– Какой хороший видный парень, – сказала рассеянно Марилла. – Я видела его в церкви в воскресенье, и он показался мне очень высоким и мужественным. Он очень похож на своего отца в том же возрасте. Джон Блайт был хорошим парнем. Мы с ним были по-настоящему хорошими друзьями. Люди называли его моим кавалером.