всех сильно напугала, – говорит тихо.

– Я не хотела, – изучаю содержимое ящиков.

– Оль…

Поднимаю на него глаза.

Потерев ладонью шею, он смотрит на меня с напряжением и говорит:

– Ты в нашей семье золотая середина. Мы тебя любим, все. Все по-своему.

– Да уж… – бормочу.

Откашлявшись, он снова трет шею. Его голос чуть сипит, когда произносит:

– Спасибо, что выкарабкалась из этой жопы. Ты нам всем очень нужна. И мне, и родителям.

Мое горло сжимается, на глаза наворачиваются слезы.

– Угу… – делаю глубокий вдох, глядя перед собой.

Саша почти бесшумно останавливается сзади и кладет на мои плечи ладони. Целует макушку со словами:

– Если что-нибудь нужно, звони мне. Мы с Любой заедем в гости на неделе.

– Хорошо… – отзываюсь.

– До связи…

Отстранившись, он кричит Мише: «Пока, пельмень», – и уходит, оставляя нас с сыном одних.

Перед тем как заняться ужином, я решаю передохнуть. Укладываюсь на диван, прикрыв ноги пледом, и немного сплю под тихое Мишино бубнение.

– Мы пока будем жить у папы? – спрашивает он.

– Да, – решаю не вдаваться во все подробности наших с его папой дел.

– Ура, ура, ура… – довольно пищит сын.

Я начинаю готовить в половине шестого, но делаю это со скоростью улитки, поэтому, когда через час раздается отчетливый хлопок входной двери, не успеваю закончить.

Руслан появляется из коридора спустя минуту.

На нем джинсы и белая рубашка с расстегнутым воротом.

Сведя брови, он осматривает весь этот переполох, который в его квартире создали мы с сыном. Миша волочет из своей комнаты в кладовку кучу грязной одежды для стирки, теряя часть по дороге.

– Мама приехала, – сообщает Руслану, скрываясь за углом.

Глаза его отца перемещаются на меня, ничего не упуская.

С легким прищуром он смотрит на плиту, на мои босые ноги, мое лицо.

Смотрю в его глаза, спрашивая:

– Есть будешь?

Руслан молчит.

Если три года назад я от него ушла, то сегодня я к нему вернулась, и ему не нужны мои комментарии, чтобы это понять.

Я чувствую томление в груди. Давление, но от него не больно. Просто внутри шевелятся обрывки воспоминаний, но они уже не ранят. Кажется, я вообще оставила их где-то далеко позади. Если я и думала о чем-то в эти дни, то уж точно не о прошлом. Я думала о будущем…

Он расстегивает манжету рубашки. Сначала на одном рукаве, потом на другом. Закатывает их, медленно направляется ко мне. Моет руки и забирает из моих кухонный дуршлаг.

– Дай мне… – просит, слегка тесня меня в сторону.

Отдаю ему посуду, чувствуя, что она и правда стала для меня слишком тяжелой.

– Иди, сядь, – велит мне тихо. – Сбавь активность.

Я опять не спорю и плетусь к стулу, на который падаю почти без сил. После ужина я снова возвращаюсь на диван, с улыбкой наблюдая за тем, как Мишаня под руководством отца таскает маленькие гантели.

Широкая спина Чернышова обтянута серой домашней футболкой, а бедра черными спортивными штанами.

В моем животе шевелится знакомая потребность. Желание быть с ним, потому что я дико, безумно соскучилась по его прикосновениям и по его телу.

В десять Руслан укладывает Мишу сам, а когда возвращается, я жду его в спальне.

Стоя перед зеркалом у его навороченного умывальника, расчесываю волосы и слышу шаги в комнате.

Откладываю расческу и выхожу из ванной, оставляя включенным свет, потому что в спальне темно, а Чернышов сидит на кровати, уперев локти в колени и сосредоточенно глядя в пространство.

Забираюсь на кровать и прижимаюсь к его спине грудью. Кладу подбородок на его плечо и целую его шею сбоку. Прижимаюсь к ней носом, чувствуя, как тело Руслана напрягается и расслабляется. Пробираюсь под футболку у него на животе и глажу его, зарываясь пальцами в дорожку мягких волосков под его пупком. Прямо над резинкой его штанов.

Он делает шумный выдох, но не двигается.

– Тебе прописали морской климат, – говорит, чуть повернув голову.

– Я знаю…

– Недели на четыре, не меньше. Нужно выбрать что-нибудь. Место, даты.

– Это не горит…

– Мне нужно сориентироваться по времени, чтобы понимать, как долго я еще смогу исполнять свои обязанности, – свесив голову, он смотрит на свои руки.

– В каком смысле? – хмурюсь я.

– Я сниму с себя полномочия, – шокирует он меня.

Молчу, слушая его уверенное дыхание.

Отстраняюсь, сползая с кровати и останавливаясь перед ним.

Руслан поднимает лицо, глядя на меня без тени веселья. Мне кажется, будто за последнее время в нем слишком много серьезности, а я хочу… хочу, чтобы ему было легко, так же, как и мне, но сейчас меня он ввел в ступор!

Я слишком, черт возьми, уважаю его достижения и знаю, что он находится там, где хотел быть. На своем месте. Я не хочу лишать его этого. Не могу…

– Мы с Мишаней можем и вдвоем съездить…

– Я не хочу, чтобы вы ехали вдвоем, – отвечает он. – Не хочу заводить такую традицию.

– А я не хочу, чтобы перед тобой или мной еще когда-нибудь стоял выбор, – говорю в сердцах. – Мы можем найти компромисс.

– Нет никакого выбора. Ты и Миша – все, что мне нужно в жизни, остальное не так важно.

Кусаю изнутри щеку, глядя в его глаза.

Я не сомневаюсь в том, что он найдет чем заняться. Не кресло мэра – его главное достижение. Его главное достижение заключается в том, что он может позволить себе его бросить. Он ценный кадр в любом деле, за которое возьмется, и желающих дать ему работу будет уйма, но…

– Давай найдем компромисс, – прошу его снова.

Он молчит.

Разминает шею, наклоняя голову вправо, потом влево. Откидывается назад и ложится поперек кровати, забрасывая на голову руки.

Смотрю на него, стоя между его разведенных колен.

– Я уже поговорил с Белевским, – снова шокирует он меня.

Поговорил с губернатором?!

– Когда?

– Сегодня.

– Руслан… – вздыхаю я.

Я не вижу на его лице сожалений. Не вижу душевных терзаний. Он спокоен и позволяет мне оценить свое спокойствие из первого ряда.

– Что он сказал? – спрашиваю тихо.

– Дал мне месяц на раздумья. Посоветовал не делать глупостей.

– Ты же взял этот месяц?

Смотрю на него пытливо, наблюдая за тем, как уголок его губ медленно ползет вверх.

ЭПИЛОГ

Четыре года спустя. Руслан

Четыре года спустя. Руслан

– Так тебя поздравлять или оплакивать? – Романов располагается на переднем пассажирском сиденье и пристегивает ремень, бросает взгляд назад и улыбается, откидывая солнцезащитный козырек.

Трет ладони и дует на них. За бортом минус десять,