Свет не глушить, эйносы не усыплять. Кто бы на них напал? До степи больше тридцати миль.

– Бандиты? Зверье? Этот, крылатый…

– Драк?

– Крыши целые. Драк бы все пожег к шарговой матери.

– Гхм.

Вернувшийся из кладовой Кандар протянул Раскону окуляр – массивный, перевитый трубками, с торчащей сбоку банкой и крохотным, в сравнении с ней, отверстием линзы. Фальдиец поколдовал над устройством, пощелкал рычажками и поднял тихо загудевший прибор к глазам. Жерданы, не дожидаясь команды, принялись звякать оружием и облачаться в гибкие панцири, сведенные из плотно подогнанных костяных пластинок. Шаркендар курил уже третью трубку, поминутно сплевывая за борт и сдавленно кашляя в кулак.

– На вышках пусто. Стена целая, ворота не выбиты. Дома… Дома, крыши целые. – бормотал фальдиец, прильнув к окуляру. – Что-то горело? Гхм.

– С мужиком что? – не выдержал Кандар. – Меня до печенок пробирает, как он на нас смотрит.

Раскон на его слова внимания не обратил. Покрутил рукоятку устройства, чем-то хрустнул и принялся осматривать реку и прибрежные заросли, подолгу задерживаясь взглядом на самых темных участках. Ночь уже рухнула на реку, окончательно сожрав все намеки на цвета, а вода только начинала разгораться голубым – на холоде эйр светился неохотно, подолгу просыпаясь и почти не испаряясь.

– Берега чистые. Либо хорошо прячутся, либо действительно никого.

– От ночника-то?

– Гхм.

– С мужиком что, Рас? – Кандар нервно пробарабанил пальцами по клешне. – Кого бы тут ждали, нас что ли? Здесь такая глушь, что можно месяц просидеть и даже вшивого плота не увидеть.

– Сюда цепы приходят. Увозят…

– Бутылки, – прервал Жердана фальдиец. – Никому в голову не придет нападать ради бутылок, пусть в них и разливают “Горные слезы”. Болезнь? Дикие звери?

– Уходим отсюда, – прокашлял Шаркендар, – К шаргу такие загадки, сам говорил.

– Раскон, ты меня вообще слушаешь? – едва не проорал Кандар, насколько вообще возможно орать шепотом. – Что с мужиком?

Фальдиец хмуро посмотрел на него, но окуляр перевел. Темнота стояла уже непроглядная, Левый и Правый не успели еще взобраться на небосвод, поэтому единственным источником света по-прежнему оставался луч фонаря, направленный на стоящего лесовика.

– Он выглядит больным. Кровь, глаза мутные… Квентийская Лихорадка? – пробормотал Раскон, подстраивая прибор. – Бледный.

– Не вздумай окликнуть, – быстро прошелестел старик. – Эта дрянь заразнее, чем Сопливая Милна из Утробушки.

– Знаток.

– Мудрец.

– Трус. – поддержал братьев младший.

Жерданы успели облачиться в панцири, натянуть поверх брони плащи и теперь распихивали по карманам всякое остро заточенное.

– Тихо, – прервал их Раскон. – Что бы тут не произошло, мне нужно в дом местного главного. Особенно, если тут что-то произошло. Обмотаем головы тряпьем, маски возьмем болотные…

– Он не болен, он мертв.

– Что?

– Этот. Бородатый. Ублюдок. Мертв, – сквозь зубы пояснил Брак. – Труп. Дохлятина, поднятая на ноги каким-то лесным дерьмом. Здесь нет ничего живого и делать нам тут нечего.

Жерданы насмешливо загудели между собой, Везим вполголоса выругался и сплюнул за борт. Фальдиец внимательно посмотрел на механика, пожевал ус и вновь поднес окуляр к глазу.

– Гхм… А похоже, – толстые пальцы споро пробежали по прибору, с щелчком заняла свое место новая линза. – Откуда знаешь? Видел такое?

– Ви… Видимо об этом трепались в кабаке последнюю неделю. В Подречье то, в Подречье это, слухи нехорошие. Кто-то упомянул, что здесь рыбака затянуло под винты, а он чудом выжил, но потерял разум, – Брак помялся, сомневаясь в том, стоит ли говорить, но продолжил. – А еще я слышал историю, совсем недавно, от канторского наемника. В лесу рухнул цеп островитян, половину команды расплескало по стенам, а с остальными вот такое…

Брак кивнул на мертвого лесовика, прежде чем осознал, что его движение все равно не увидят в темноте, махнул рукой в том же направлении. Первый испуг и ужас от неожиданной встречи с прошлым прошел и на него напала излишняя говорливость, а в движениях проявилась неестественная резкость и суетливость.

– Я тоже слышал, – подал голос Кандар. – О том, что оживают. Думал, брешут.

– Гхм. Он теплый. Холоднее обычного, но теплый. Фонарем нагрело?

– Тут полночи светить придется, – ответил старик, поднеся руку под луч света. По бревенчатой стене замелькали изломанные, темные тени.

Бородатый лесовик шевельнулся, но тут же снова замер, едва Шаркендар убрал руку от фонаря.

– Что еще знаешь? Они опасны?

– Почти ничего не знаю. Быстрые, злые. Им не нужны глаза, чтобы видеть.

Брак сбивчиво рассказал все, что помнил из короткой схватки у “Вдовушки”, преподнеся это, как историю безымянного канторца. Упомянул невероятную силу мертвецов, запросто способных заломать настоящего громилу, их скорость и запредельную живучесть.

– …ножом в затылок. Это все.

– Звучит, как одна из ночных страшилок, которые рассказывала мне на ночь мамаша.

– Мне тоже рассказывала, когда я в святошную идти…

– Отказывался. Люди косячат, Тогвий злится, потом мертвецы всех жрут под пылающим небом. Красота.

Внимательно слушавший механика Везим отошел к носу “Карги” и поднес сложенные рупором ладони ко рту. Над рекой поплыл протяжный, тоскливый звук, словно со смертельно уставшего койота заживо сдирают шкуру. Брак от неожиданности едва не подпрыгнул, а Кандар заехал себе клешней по уху и рассерженно зашипел. Мертвец встрепенулся, сделал пару шагов к реке, после чего вновь застыл неподвижно.

– На звук реагирует, – флегматично прошептал охотник, проигнорировав направленные на него злые взгляды.

От рычагов управления донеслась приглушенная ругань. Раскон укоризненно покачал головой, но промолчал. Охотник, тем временем, развязал узел на поясе, освободив узкий ремень с кожаной чашечкой пряжки. Поковырялся в ведре с галькой, приготовленной для скраппера, выбрал подходящий камень и принялся раскручивать пращу.

– Раскон, я против. – сказал Кандар, ощупывая ухо. – Оно не стоит того.

Фальдиец вновь промолчал. Набравшая скорость праща со свистом распрямилась, отправляя в полет белесый, окатый голыш. Он прошелестел над рекой и с грохотом впечатался в стену рядом с лесовиком, оставив на поверхности ошкуренной плакальщицы солидную вмятину. Бородач резко обернулся и уставился на осыпающееся со стены каменное крошево.

– Стареет Везим, руки уже не те.

– Силы есть, а глаза…