я захочу узнать о том, что ты делаешь и сообщаешь. Взамен я сохраню твою тайну.

Протянулась секунда, потом вторая.

— Согласен, кальде. Но я и так всегда готов рассказать вам все, что вам надо знать.

— Спасибо. Как-то раньше я спросил тебя, знают ли тебя генералиссимус Сиюф или генерал Саба. Ты сказал, что нет, и я тебе поверил. — На мгновение Шелку показалось, что в темноте что-то неслышно движется. Он замолчал и прислушался, но услышал только внезапное хлопанье крыльев, когда Орев взлетел с его плеча.

— Я спрашиваю опять — это правда? Кто-нибудь из них тебя знает?

— Правда, кальде. Я никогда не говорил с ними, и я очень сомневаюсь, что кто-нибудь из них знает, как я выгляжу.

— Но за моим столом сидел кто-то, кто знает. И это?..

— Полковник Абанья. Вы спрашиваете, чем она занимается у Сиюф? Начальник разведки.

— Ты сообщал лично ей?

— Буду, скорее всего. Вы еще не видели…

В дверях апартаментов Гиацинт появился неяркий свет свечи.

— Кот идти! — объявил Орев с плеча Меченоса.

— Ну, как дела, мастер Меченос? — спросил Шелк.

Старик покачал головой:

— Плохо дело, парень! Хочешь серебряную цепочку? Кольцо, стоимостью в карту?

— Нет, спасибо.

— И я не хочу! Но мы их нашли! Думаешь, она их сохранила? Бросила на пол! Факт!

— Дев плач, — подтвердил Орев.

— Ты не должен был оставлять ее в темноте, — пробормотал Шелк.

— Выпихнула меня в коридор! Свечу и меня!

Шелк сказал, почувствовав давление руки Бекаса на спине:

— Конечно, ты прав, Бекас. Я должен пойти к ней. Не знаю, чем я могу помочь, но попытаюсь.

Он, в одиночестве, прошел по темному коридору и повернул в еще более темную дверь апартаментов Гиацинт. Вот здесь стоял туалетный столик, отделанный золотом и слоновой костью, а здесь шкафы, наполненные дорогими платьями и плащами, и стекло. Осталась только темнота, и печальный запах пролитых духов. Одна из дверей вела в бальнеум Гиацинт, напомнил себе Шелк, другая в спальню. Безуспешно, он попытался вспомнить, какая куда, хотя знал, что ее рыдания и так безошибочно приведут его к ней. Он на ощупь нашел нужную дверь, оказавшуюся открытой.

После этого не оставалось ничего, как только войти, и он вошел вместе с призраком того патеры Шелка, каким он был.

* * *

— Стой! — сказал мужской голос, сопровождаемый скрипом анта́бок и щелчком предохранителя; начальник разведки Сиюф подняла руки, пытаясь разглядеть часового в застланном облаками небосвете.

— Я — полковник Абанья, на службе Рани.

Шепот. Двое часовых, или даже больше.

— Подойди и назови пароль.

Абанья медленно пошла вперед, все еще держа руки высоко поднятыми. Если эти нервные мужчины из гвардии кальде, они должны быть дисциплинированными труперами. Но добровольцы генерала Мята могут начать стрелять без предупреждения.

— Стоять, именем Рани!

Абанья опять остановилась и назвала себя во второй раз. Где-то за ней прошипел голос:

— Они все на взводе, леди. Я бы не хотел стоять между ними.

— Спасибо, — прошептала она. — Хороший совет, я уверена.

Из тени выступила худая трупер «Спутниц»; Абанья с облегчением увидела, что дуло ее карабина опущено.

— Вы должны назвать пароль, полковник.

— Берайз[30]. — Сейчас увидим, знакома ли трупер с Высокой Речью, является ли она аристократкой, поддельная она или настоящая.

— Вы можете пройти, сэр.

Поддельная.

— Стой! — Опять человек кальде.

— Я уже останавливалась по вашему приказу, — сказала Абанья.

— Вы знаете наш пароль?

Она вздохнула, про себя:

— Я не знаю тот, который вы требуете. Я должна поговорить с офицером, командующим нашим подразделением.

— Полковник, вы не можете войти в Хузгадо, не зная нашего пароля.

— Тогда дайте мне его.

Еще один обмен шепотками.

— Нам запрещено, полковник.

Наконец ее глаза привыкли к темноте; теперь она видела обоих часовых-мужчин, небосвет сверкал на начищенной воском броне.

— Если вам запрещено давать его мне, откуда я могу узнать его. — Она обратилась к спутнице: — Приведите сюда ее. Я разрешаю вам покинуть пост.

— Есть такое клевое место — «Рысак», — прошипел голос за спиной Абаньи, так тихо, что часовые не могли его услышать. — Там еще улица поворачивает на запад. Мы сможем там выпить и поговорить. Скажите этим прыгунам, пускай пошлют ее туда, когда она придет.

Абанья покачала головой.

— Леди, я нужен вам больше, чем вы мне.

— Да ну? — прошептала Абанья, не оглядываясь. — Что-то я не вижу.

— Я могу дать вам пройти без задержки. Твою мать, пускай. Скажите им Хартия. Дарю.

— Часовой! — крикнула Абанья. — Я вспомнила ваш пароль. Сам кальде сказал мне его за ужином.

Оба подошли к ней и направили на нее карабины:

— Говорите.

Она улыбнулась:

— Если вы не изменили его, не известив кальде, то это Хартия.

— Проходите, друг.

— Спасибо, — прошептала Абанья.

Опять шипенье, на переделе слышимости:

— Задняя комната. Тур.

* * *

— Все и-исчезло. — Медленно-медленно всхлипывания Гиацинт перешли в хлюпанье. — Все, что было. Все, что улыбалось. Крем и мази. Корень просителя и ржавчина, то и это. Н-ничего не осталось. — Она опять зарыдала. — О, К-к-киприда! Сжалься надо мной!

— Возможно, она уже, — прошептал Шелк.

— Ставь ее поп[31]. — А это катахрест. — Милуй-милуй[32].

Он так и сделал, поцеловав Гиацинт ухо и заднюю часть шейки, а когда она подняла к нему лицо, то и губки.

— Сил! Товый милуй[33]. — Маленький катахрест причмокнул, нечто среднее между поцелуем и визгом.

Третий поцелуй никак не мог закончиться. Наконец Гиацинт оторвалась от него:

— Вытри лицо. Я тебя всего забрызгала соплями.

— Слезами. — Шелк вынул платок.

— О-обеими. Я так плакала, что у меня потек нос. Не думай, что я не умею плакать красиво, когда з-захочууу!

— Мил педи, хвать! Поп![34]

— У меня было несколько вещей, о которых я думала, и вот все исчезло. Знаешь, что у меня было, когда я ушла из д-дома?

Он покачал головой.

— И что? — сказал он, сообразив, что она не увидела жест.

— Два платья, которые сшила м-мама и ее зонтик. Больше у нее н-ничего не было, вот она и дала мне это. Большой зеленый зонтик. Много лет я хранила его и сейчас не знаю, что с ним произошло. В-вот то, что у меня есть. Одежда, которая на мне, платье, которое Орхидея пообещала выстирать, Клещ и одна карта. И я должна ей семь. Это слишком много, я на столько не взяла, но что я могла ей сказать?

— Что заплатишь позже. — Шелк встал. — И ты можешь сказать ей это опять.

— Т-т-ты все знаешь… — Приглушенные рыдания. — Ты-то учился, на самом деле. Слушай,