— Расслабились вы, Александр Николаевич, — сказал он сам себе сквозь зубы, отираясь рукавом, перезаряжая оружие и отползая от продолжающего и мертвым смердеть гази. — Разнежились!.. Давай, придурок, шевелись, соображай, бей их!

Приведя себя таким образом в нормальное боевое состояние, старлей вслушался в звуки боя. Зенитные установки на «Уралах» молчали — должно быть, «духи» спалили их в начале боя. Зато хорошо расслышал, как отстреливаются бэтээры в голове и хвосте колонны. По-настоящему обрадовало нечто другое — среди общего грохота он различил, как огрызаются с тралов его «бээмпэшки» с эмблемами морской пехоты, не подпуская душманов. Его подчиненные живы и воюют!

Тут он едва не совершил аварийную ошибку — его так и подмывало выскочить из-под КрАЗа и помчаться к своим. Остановило только одно — он неожиданно почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Напряженная до предела нервная система настойчиво подавала сигнал тревоги, в поисках источника опасности старлей тщательно осмотрел сквозь прорезь прицела все, что попало в поле зрения.

В конце концов обнаружил, в чем дело: в нескольких метрах от КрАЗа, под колесом неторопливо догоравшей барбухайки, пряталась маленькая афганская девчушка. Ей было на вид лет семь-восемь, ее простреленная ножка сильно кровоточила. Огромными, смертельно перепуганными глазами девчушка смотрела на трупы мужчины и женщины, лежавшие рядом с ней, — должно быть, это были ее родители.

Помочь девчушке Хантер не мог — стоит выбраться из-под машины, как превратишься в наглядное пособие по практической стрельбе. Не зная, что делать, он приложил палец к губам, показывая ребенку, что в этой ситуации им обоим благоразумнее хранить молчание. К его удивлению, девочка поняла и в ответ сложила ладошки и поднесла к лицу — характерный детский жест: мол, буду спать. И действительно — притворилась спящей, спрятавшись за трупами…

Волна гнева и стыда накрыла Хантера, бессильные слезы застлали глаза.

А в это время позади раздался мощный рык танкового дизеля МАЗ-537. Старший лейтенант поспешно перебрался под задний мост КрАЗа. Выглянув наружу, увидел, что МАЗ с тралом, к которому в самом начале боя побежал Побратимов, рывком тронулся с места. Цель лейтенанта, сидевшего за рулем могучей машины, была ясна: взяв на таран барбухайку, горевшую прямо перед ним, он собирался расчистить дорогу и вырваться из-под обстрела. Следующим препятствием на его пути встала машина, под колесом которой пряталась афганская девочка…

Волосы встали дыбом. Старлей стремглав выскочил из своего убежища и, чувствуя шкурой, как пули рикошетируют все ближе, рванул к афганской машине, стреляя на звук по горке, где засели гази. Несмотря на растущую боль в недавно зажившей ноге, Александр, проносясь рядом с девочкой, схватил ее за руку и буквально зашвырнул под КрАЗ, где она оказалась вне прямой опасности.

Тупой удар и последовавший грохот возвестили, что МАЗ, расчищая путь к спасению, столкнул в пропасть еще одну машину. В то же мгновение на дорогу неизвестно откуда выскочил обдолбанный гази и расстрелял весь магазин прямо в кабину машины. Кровь забрызгала разбитое лобовое стекло, голова лейтенанта упала, но, даже мертвый, он продолжал управлять машиной. Раздавив смертника-убийцу, тягач столкнул в пропасть еще одну барбухайку, после чего и сам он, вместе с тралом и БМП, медленно перевалился через край обрыва и рухнул вниз…

Хантер воспринимал происходящее, как в замедленной киносъемке: падает многотонный МАЗ, переворачивается трал, показывая рыжее от ржавчины днище и «лысые» покрышки; поблескивая гусеницами и вращаясь вокруг своей оси, отрывается БМП, из нее на лету выпрыгивает, сгруппировавшись, как при десантировании, прапорщик Бросимов в каске и бронежилете, а его автомат летит отдельно…

А вот механик-водитель Чеканов по прозвищу Чекист, из четвертой роты, уроженец далекого Томска, не успевает покинуть обреченную машину и летит в пропасть вместе с ней. Хантер успел заметить в люке голову в зеленом шлемофоне, глаза на пол-лица и широко разинутый в отчаянном предсмертном крике рот…

Мороз пробрал старшего лейтенанта, невзирая на сорокаградусную жару. Не сознавая, что и зачем делает, он выскочил на открытое пространство, образовавшееся после таранов погибшего Побратима, и, почти не целясь, открыл огонь по силуэтам гази, видневшимся на холме среди зарослей. Злость, ненависть, отчаяние, желание отомстить за погибших товарищей — все это клокотало в душе, и когда пулеметный магазин опустел, старлей, бешено матерясь и петляя на ходу, как заяц, ринулся назад.

Добравшись до «мертвой зоны» под обрывом и не думая в эту минуту о том, что уязвим для вражеских гранат, Хантер рванул шпеньки «лифчика», вытащил пару «фенек», выдернул чеки и, отсчитав «пятьсот один, пятьсот два», отправил одну за другой адресатам. Наверху рвануло, посыпались камни и посеченные осколками ветки, послышались яростные крики. Не теряя времени, он воткнул «крайний» магазин и выскочил из укрытия, поливая огнем все, что шевелилось. Не успел пробежать и два десятка шагов, как духовский «подарок» рванул там, где он только что разбрасывался гранатами.

«Смотри-ка, обиделись!» — с каким-то ожесточенным весельем подумал Хантер, прислушиваясь к близкому посвисту осколков, развернулся и, прибавив скорости, помчался к «своему» КрАЗу.

Под грузовиком было спокойно — тяжелая машина своей многотонной массой защищала от пуль и осколков. Адлер, по-прежнему без сознания, лежал у колеса, сжимая в руке гранату. Девочка-афганка сидела, испуганно прижавшись к его окровавленному боку, из раны на ножке сочилась кровь, но не сильно — должно быть, от жестокого нервного потрясения мышцы самопроизвольно сократились, сдавив сосуды.

Подняв резиновый жгут, валявшийся возле раненого, Хантер наложил его на детскую ножку и перетянул, окончательно остановив кровотечение. Перевязать рану оказалось нечем — ни одного индивидуального пакета под рукой. Отстегнув магазин от «окурка», он забрал у Адлера и гранату — его собственный боезапас закончился, несмотря на то что в каком-нибудь метре над головой, в кунге, находился целый арсенал.

Огонь «духов» тем не менее продолжался. Отсюда, из-под колес, старший лейтенант мог видеть, как лениво горят окутанные черным дымом «наливники» и отстреливаются из своих укрытий военнослужащие поредевшей колонны. Впрочем, и «духи», не то понеся солидные потери, не то очухавшись от действия наркотика, уже не казались такими агрессивными и настырными, как в начале боя. Сменив тактику, гази залегли вдоль дороги и занялись методичным добиванием наших раненых, которые не смогли доползти до укрытий, а заодно — палили уцелевшие «наливники».

Осторожно постреливая одиночными и перемещаясь от колеса к колесу, Хантер смог оценить их тактику. Вначале «духи» прошивали емкость несколькими трассирующими пулями, в результате топливо в цистерне загоралось. Затем опытные «охотники за цистернами» выжидали несколько минут, чтобы цистерна разогрелась до соответствующей температуры. Тогда из «зеленки» раздавался гранатометный выстрел, цистерна взлетала на воздух, пламя заслоняло полнеба.

Несмотря на то что интенсивность боя начинала падать, Хантеру показалось, словно длится он уже много часов. Только когда вдали послышались характерные звуки двигателей «вертушек» и звенящее эхо лопастей, рассекающих воздух, он взглянул на часы — с момента первых выстрелов прошел час с небольшим. Вертолеты приближались, послышались разрывы НУРСов[103]— и звучали они как музыка, от которой все поет внутри и хочется пуститься в пляс. Только тогда он почувствовал, какая чудовищная жара стоит под раскалившимся на солнце КрАЗом, а вместе с этим — иссушающую жажду и усталость…