Советский ультиматум стал известен войскам почти во всем районе действий армии. Это подтвердил мне начальник оперативного отдела полковник Эльхлепп.

— Предложение обсуждается как в штабах, так и в войсках, прикидывают «за» и «против». Однако еще большее волнение в умах вызвало известие о возвращении Хубе и о новых планах освобождения из окружения. Маятник настроения в последние 14 дней, все более отклонявшийся в сторону отчаяния и апатии, снова клонится в сторону надежды и бодрости.

— Представляют ли эти бедняги, — спросил я Эльхлеппа, — что еще предстоит им испытать до предусмотренного срока освобождения — середины февраля? Действительно ли вы верите, Эльхлепп, что мы вырвемся и что наши войска выстоят еще шесть недель?

— Да, Адам, я верю этому, — не задумываясь ответил мой собеседник. — Могу вас заверить, что Паулюс по-прежнему будет безусловно подчиняться приказам фюрера. Шмидт и я будем безоговорочно поддерживать его в этом отношении.

— Я не понимаю одного. Зачем же генерал-полковник требует свободы действий? Ведь в нынешней фазе ее можно понимать только как прекращение боевых действий, поскольку дальнейшее сопротивление сделалось бесполезным. Прорыв к главному фронту, удаленному на 400 километров, полностью отпадает для остатков нашей армии. В этом между нами нет расхождений. Вы говорите, что капитуляция исключается. Но что будет дальше? Боеспособность нашей армии стремительно падает, и скоро от нее ничего не останется.

— Тогда пусть мы погибнем как дисциплинированные солдаты. Я повторяю то, что говорил уже вам: никогда я не сдамся в русский плен.

— Считаете ли вы, что все солдаты и офицеры думают так же? Очень сомневаюсь в этом. Как мало у людей охоты рисковать жизнью ради более чем сомнительного сопротивления, показывает их весьма отрицательное отношение к «крепостным батальонам». Теперь мы собираемся снова прочесать тылы и сформировать новые батальоны. Но ведь они не имеют никакой ценности. Необстрелянные формирования тают, как снег под весенним солнцем.

— Вам следовало бы больше думать, как удовлетворить просьбы командиров соединений о помощи, Адам. Участок фронта 297-й пехотной дивизии занят совершенно незначительными силами. Нет ни малейших резервов, чтобы сдержать противника. Там на счету каждый человек, которого мы им посылаем. Сейчас мы не можем сложить оружие. Мне кажется, Зелле и ван Хоовен заморочили вам голову. О капитуляции не может быть и речи. Все, что говорится в этом послании, — это коммунистическая пропаганда. Я не верю ни одному его слову. Нам остается сражаться до последнего патрона, — закончил Эльхлепп. Против такого упрямства ничего нельзя было поделать. Деловая дискуссия исключалась.

После полудня 9 января Паулюс обратился к войскам с воззванием. Он отверг предложение о капитуляции как вражескую пропаганду, имевшую целью подорвать моральное состояние солдат. Ни один человек в армии, требовал командующий, не должен верить советским листовкам. Необходимо стойко отражать атаки противника, пока немецкие танковые соединения не начнут наступление и не войдут в соприкосновение с нами.

Уже не впервые обманчивая надежда на прорыв окружения извне и страх перед пленом вновь подстегнули волю к упорному сопротивлению. Даже раненые снова взялись за оружие. Все же одно событие вызвало недовольство в войсках, в том числе у генералов. Генерал Хубе не успел вернуться к своим обязанностям, как Главное командование сухопутных сил приказало, чтобы он немедленно вылетел из окружения. Ему поручалась реорганизация снабжения 6-й армии вне котла. Это было весьма парадоксально. Командиру танкового корпуса поручали задачу, которую лучше мог выполнить специалист-интендант. С этой же целью командование армии несколько недель назад направило в штаб группы армий обер-квартирмейстера полковника Баадера. Был ли вызов Хубе следствием посещения им ставки Гитлера? Почему улетел именно он? Примерно такие вопросы задавали мне генералы и офицеры, причем они не скрывали своего возмущения. Я же знал не больше, чем было сказано в приказе о его вылете.

В ночь на 10 января генерал Хубе улетел. По моему предложению, командование XIV танковым корпусом было возложено на генерал-лейтенанта Шлемера, командира 3-й моторизованной дивизии.

Имели место отдельные явные случаи, когда офицеры хотели ускользнуть из котла. Так, начальник оперативного отдела штаба 14-й танковой дивизии подполковник Петцольд просил меня ходатайствовать перед Шмидтом о разрешении улететь.

— Что мне здесь делать? — говорил он. — Дивизия практически больше не существует. Ее остатки сведены в боевые группы. Командир дивизии полковник Латтман по приказу командования армии формирует сводные подразделения. Я совершенно не у дел.

Я предложил Петцольду лично доложить свою просьбу генерал-майору Шмидту, поскольку он, как штабной офицер, был подчинен непосредственно ему. Так он и сделал. Как и следовало ожидать, начальник штаба армии быстро выставил его за дверь. Однако подполковник еще не считал дело потерянным. Он попытался использовать другую уловку. На следующий же день он подал прошение о переводе в войска. СС. Однако у Шмидта ему не повезло. Скомканное прошение было брошено в корзину.

Еще наглее, чем этот Петцольд, действовал квартирмейстер VIII армейского корпуса. Он знал, что разрешения на вылет ему не получить. Поэтому квартирмейстер отправился прямо в Питомник и притворился, будто по приказу штаба армии должен вылететь из котла для выяснения вопросов снабжения. Так ему удалось беспрепятственно занять место в готовой к взлету машине.

Когда Паулюс узнал об этом ловком трюке квартирмейстера, через командование группы армий «Дон» он привлек его к суду военного трибунала как дезертира. Как я узнал позднее, этот квартирмейстер был расстрелян.

Все же подобные случаи дезертирства среди офицеров были не часты. В массе своей офицеры серьезно восприняли приказ сражаться до последнего патрона, делили с солдатами голод и лишения, нужду и смерть. Однако то, что они считали нравственным долгом, верностью долгу и дисциплинированностью, ввиду преступной концепции ведения войны, безответственности и лживости высшего государственного и военного руководства было давно попрано и предано самым циничным образом. Сверхчеловеческое самопожертвование было результатом неоправданного доверия к руководству. Мы находились в плену милитаристской идеологии. В этом заключалась трагедия многих погибших под Сталинградом немецких солдат и офицеров. Высшие командиры 6-й армии также были повинны в этой трагедии.

По меньшей мере в одном война должна сослужить хорошую службу: мы должны навсегда покончить со своим прошлым, покончить с вечно жаждущей войны немецкой реакцией.

Национальный Комитет «Свободная Германия», статья 25 Манифеста.

Вокруг все гремело, земля сотрясалась. Сталь градом сыпалась на «крепость Сталинград», кромсала людей и животных, разносила вдребезги укрытия, автомашины, оружие и рвала телефонные провода. Связь между командованием армии и штабами еще поддерживалась несколькими радиопередатчиками, уцелевшими от разрывов снарядов, мин и залпов реактивных минометов. Таков был ответ Красной Армии на отказ капитулировать. Это началось 10 января 1943 года.