Война поломала меня, пускай и не так сильно, как многих других, но до нее мы были столь же глупы и хватались за светлые идеалы, желая изменить мир к лучшему. У тех, кто выжил, подобные глупости выветрились из головы. Эти же молодые люди… Они повторяют наши ошибки, идут по тому же минному полю, сами ищут сражения и играют в революцию. В то, во что сейчас я совсем не верю и точно знаю, к какому плачевному результату это приведет. Они даже не понимают, во что влезают. Какая революция?! Их любой проведет и угробит, когда они вот так, не задумываясь, готовы повернуться к первому встречному и подставить спину под нож.

Игра в войну всегда заканчивается болью, утратами, незаживающими ранами и смертью.

И я не желал бы Мюреол такой судьбы.

Дом был пятиэтажный, с балконами, верандами, мансардой, отдельным крылом для отсутствующих слуг и даже летним садом под крышей. Он повидал лучшие времена, но до сих пор оставался пригодным для жилья и ничуть не напоминал остальные здания Утонувших кварталов. Кроме него на клочке суши было полно подсобных построек, отдельно стоящий флигель и, кажется, целый гостевой дом на противоположной оконечности, если пройти через дикий и большей частью погибший сад.

Вчера разговора у меня ни с кем не получилось. Если честно, заглянувшая ко мне на минуту Мюр увидела, что я едва держусь на ногах, и, не слушая моих возражений и уверений, указала на кровать.

– Поговорим завтра утром. Обещаю! Сейчас ты все равно не способен. Кроуфорд, черт бы тебя подрал! Сутану носят на себе, а не в руках.

Я еще помнил, что мой обнаженный сослуживец глупо хихикнул, а затем провалился в сон.

Лестница стенала под ногами, точно женщина в пыточном зале. В высокие окна влетали пики света, и в их телах, словно пробуждающиеся после зимы пчелы, роились пылинки.

Проходя мимо одной из дверей, Пшеница бахнул по ней кулаком, крикнув:

– Каштан! Мы внизу! Завтракаем!

Ответа не последовало.

– Почему Каштан? – спросил я, догадавшись, что в этой комнате живет Мюреол.

– Потому же, что и Пшеница, – усмехнулся парень. – Было время, когда нас забавляла эта ерунда. Мы выросли, а прозвища остались.

Кухня в особняке напоминала рыцарский зал замков прошлого. Большой, весь в голубых ломаных тенях, с растопленной печью, из которой ручейком текло тепло, массивным старым столом и лавками. В углу, усиливая впечатление, пылился железный доспех, шлем которого украшала брошенная на него подгоревшая с краю тряпка – как видно, ею оборачивали кочергу, когда орудовали в печи.

На стене, вдоль плит, висела потускневшая медная посуда, огромные дубовые буфеты и продуктовые шкафы напоминали кряжистых бегемотов. За столом, наедине с тарелкой омлета сидел Айан. Увидев нас, он отложил вилку, встал и протянул руку:

– Спасибо.

Я ответил на рукопожатие, поинтересовавшись:

– За что?

– Мюр рассказала о вашей передряге и о том, как ты помог ей. Я благодарен тебе за помощь. Старая Академия дурное место.

Надеюсь, она не все ему рассказала. Историю про огонь надо бы опустить.

– Не стоит благодарности. Она тоже меня выручила.

На кухню с корзинкой куриных яиц вошла пожилая женщина. Тощая как жердь, в черном платье и белом переднике, с убранными под чепец еще прошлого века волосами. В ее лице чувствовалась кровь жителей Ордена Марка, южан с берега океана. На меня она посмотрела с любопытством, глаза у нее были точно у сороки – проворные, живые и внимательные.

А вот Пшенице достался взгляд очень мрачный и не сказать чтобы дружелюбный.

– Ненавидит меня, – сокрушенно пробормотал парень, плюхаясь на ближайший табурет. – Эй! Панайота! Можно нам кофе и что-нибудь поесть?!

В довершение слов он показал руками невидимую ложку, которой запихивает себе в рот невидимую еду. Кухарка уставилась на него рассерженно и уперла руки в бока, а затем отвернулась к плите.

– Что я такого ей сделал? – спросил, ни к кому не обращаясь, Пшеница.

– Она глухая, но не умалишенная, – напомнил ему Айан. – И умеет читать по губам. Поэтому «старая ведьма» и прочие эпитеты были довольно лишними.

– Да я всего один раз!

Дружок Мюр только вздохнул, пошел к кухарке и, тронув ее плечо, улыбнулся. Он на удивление ловко разговаривал на языке глухонемых, и спустя десять минут мы получили омлет, хлеб и кружки с горячим кофе. Точнее, я получил. Пшенице пришлось ждать дольше всех.

Пока мы ели, Панайота мыла посуду, оставшуюся со вчерашнего дня. Айан хотел ей помочь, налить в таз горячей воды из ведра, но женщина ответила отказом.

– Ценит врачей, – доверительно сообщил мне Пшеница с набитым ртом. – Меня бы прямо с руками в печь сунула.

– Ты врач?

Айан пожал плечами, собирая хлебом остатки еды в тарелке:

– Вилли поддержал меня и оплатил учебу в медицинском в Пьентоне. Теперь практикую здесь помаленьку. Людям наших убеждений часто требуется врачебная помощь.

Тут он не покривил душой, и тень, юркнувшая под чепчик Панайоты, в принципе была с ним согласна. Повстанцы вечно взрывают и стреляют. Рано или поздно это им выходит боком, так что хороший врач не помешает.

Мюр влетела в комнату, точно на вихре. На этот раз она была без пальто, в новых темных штанах в светлую полоску и теплом изумрудном свитере. Котелок отсутствовал, а светло-каштановые волосы были собраны на боку в нечто похожее на хвост.

– Ты-то мне и нужен, Итан! Идем. Время поговорить.

Панайота мрачно погрозила ей пальцем и указала на табурет.

– Ой, перестань! – улыбнулась девушка. – У меня молодой организм, позавтракаю позже!

Кухарка сокрушенно покачала головой и, достав из буфета бордовое яблоко, протянула Мюр. Та с серьезной миной взяла, откусила сочную мякоть и начала жевать.

– Яблоки только для избранных, – печально пожаловался Провидению Пшеница.

– Спасибо. Все было вкусно, – поблагодарил я Панайоту, и та, прочитав слова по моим губам, улыбнулась и вручила мне второе яблоко.

– Вот видишь, – сказал Айан Пшенице. – Все довольно просто. Советую тебе учиться налаживать связи с теми, с кем живешь под одной крышей.

Что тот ответил, я уже не слышал, так как последовал за Мюр и узким коридором через крыло прислуги вышел на улицу, на высокое крыльцо.

– Вас и впрямь немного.

– Ну, всех ты не видел. Каждый занят своим делом, не до знакомств. К тому же большинство живут обычной жизнью в городе.

– Слушай. Вы что, действительно такими силами хотите уничтожить власть дукса? Победить новую аристократию, промышленников, банкиров, которые на его стороне? Дать всем риертцам равные права?

– Равные права? – Она склонила голову, решая, не насмехаюсь ли я над ней, и, поняв, что нет, продолжила: – Не считай нас романтиками, Итан. Равных прав для каждого человека не было, нет и никогда не будет. Так же как бессмертия, миллиона цинтур под подушкой и приглашения на бал у короля фэйри в день зимнего солнцестояния. Все эти лозунги о правах, власти народа, мотории в каждый дом и лучшей жизни – оставь газетчикам, наивным студентам и дуракам, решившим поиграть в революцию.