Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мне пора, – снова тяжело вздыхаю я.
– Удачи, Вирджиния.
Ко мне подходит Роуз, дает долгожданный стакан воды, и после завершающего глотка, мы отправляемся в кабинет, с которого начнется обследование.
Шестьдесят минут меня возят по самым разным врачам, проверяют, как функционирует каждый мой орган, применяют УЗИ, МРТ, КТ, успели еще кровь на анализы забрать и пропальпировать живот, и даже зрение проверить. Суть данного обследования: проверить, как влияет на мое тело реабилитация, какие есть изменения, и, что самое пугающее, еще одной миссией является обнаружение патологических изменений, то, что не выявили на ранних этапах.
– Спинной мозг без изменений, внутренние органы в порядке… – Все доктора для меня похожи: выглаженный халат, седина, поникший взгляд, словно оглашая диагноз, они берут на себя часть болезни своих пациентов. Этот очередной типичный доктор листает какие-то бумаги, на которых запечатлены результаты обследования, и тихим монотонным голосом мне говорит, стараясь избегать громоздких научных терминов: – Я вынужден сказать тебе, Вирджиния, что заточение в инвалидном кресле – это не самое страшное, что может с тобой произойти…
Мое сердце забилось чаще после его слов.
– Некоторые структуры мозга у тебя серьезно пострадали. После твоей поездки тебе стало хуже, верно?
Я киваю и понимаю, что еще мгновение, проведенное в этом кабинете, и я превращусь в одну грустную, вязкую массу, растекающуюся по полу.
– Тебе категорически нельзя было покидать реабилитационный центр на данном этапе. Ты потеряла целый месяц для восстановления.
И все-таки этот доктор определенно отличается от всех его предшественников – он чересчур прямолинеен.
– Но, когда я путешествовала, со мной все было в порядке, – вру я. Конечно, все было в порядке, если не считать дикой усталости и головокружения.
– Вирджиния, я не вправе пугать своих пациентов, но, к сожалению, ситуация требует того. Если ты не перестанешь так безответственно относиться к собственному здоровью, то последствия могут быть катастрофическими.
Я устремляю испуганный взгляд на врача и с трясущимся в груди сердцем спрашиваю:
– А что за последствия?
– Давай лучше поговорим о том, как ты будешь продолжать лечиться?
– Нет, – решительно заявляю я. – Я хочу знать, что со мной произойдет.
Доктор вздыхает, выражение его лица становится еще более мрачным.
– Вялость, заторможенность, – это уже со мной происходит, я выхожу из комнаты только по нужде, в остальное время мне очень сложно покинуть кровать, – нарушение памяти вплоть до амнезии, – я забыла дату своего дня рождения… я даже не помню, когда родилась моя сестра… черт возьми! – Поведенческие расстройства, невозможность сосредоточиться даже на самом элементарном… и в конечном итоге – слабоумие.
Меня словно ударяют ногой в живот, и я чувствую, как все внутренности превращаются в одну сплошную кашицу. Только так я могу описать свои ощущения, после услышанных слов. Я едва сдерживаю себя, чтобы не зареветь в голос. Слабоумие. Я могу превратиться в овощ, я даже говорить не смогу, я… Господи, да я ничего не смогу делать… Даже прервать свою жизнь, когда будет совсем плохо.
После его слов я чувствую, как включился мой личный счетчик. Теперь я умираю по секундам.
– Опять же, Вирджиния, я повторяю, что это все преодолимо. Нужно лишь правильное лечение и постоянный контроль специалистов. С этим можно справиться, поверь мне как человеку, которых таких, как ты, уже не раз видел и лечил.
Я покидаю кабинет абсолютно разбитой, с раненой гордостью и погибшим оптимизмом. Роуз кидается с вопросами, но я безмолвно, одним лишь взглядом, отвечаю, что расскажу обо всем позже.
Вместе с Роуз у кабинета дежурил мой новый друг на крохотной инвалидной коляске.
– Ну как, Вирджиния?
– Нормально, жить буду, – с дрожью в голосе говорю я.
Роуз и Фелис стали единственными, кому я рассказала о нашем разговоре с доктором.
Как же я была уверена, что в моей жизни все постепенно налаживается, я нелепо надеялась, что стала сильнее и смогу справиться со всем. Но теперь я поняла, что все это оказалось ничем иным, как эффектом плацебо. Я сама себе внушила, что все будет хорошо, сама заставила поверить себя в то, что трудности мои на этом закончены. Но в конце концов, я понимаю, что нужно продолжать жить дальше, так, как я научилась – жить так, словно ничего плохого не происходит. Жить и наслаждаться жизнью. Пока есть время, я должна бороться и жить.
Но как же быть с Эдрианом, с родителями, с людьми, которые мне дороги? Как долго я смогу скрывать от них правду? Эдриан вернулся с конференции, такой счастливый, одухотворенный, он пользуется каждой свободной секундой, чтобы увидеть меня, а я его избегаю. Я просто не могу смотреть ему в глаза, зная, что мне придется ему соврать, когда он спросит, как я себя чувствую, в порядке ли все со мной. Он рассчитывает на то, что мы всегда будем вместе, наверняка даже думает о детях, а я? Что я могу дать ему, кроме совместных походов к врачу? Я не смогу сделать его счастливым. Мне трудно засыпать по ночам с этой мыслью, мне невыносимо просыпаться по утрам с этой мыслью.
Роуз придумала для меня занятие, с помощью которого я смогу отвлечься от бесконечных тяжелых размышлений: она предложила мне помогать садовникам срезать цветы. Я с радостью согласилась. Работать по одному часу в день среди растений, наслаждаться их разнообразным ароматом. Это занятие мне точно по душе.
Сегодня прекрасный день, балующий изобилием солнечных лучей и осеннего тепла. Я срезаю цветы, собираю их в две кучки: одну нужно сжечь, другая отправится в руки Кристен, это техслужащая, она увлекается фитотерапией и просто обожает делать отвары из цветов, которые, по ее словам весьма полезны для здоровья.
– Красивые цветы, – слышу я знакомый женский голос за спиной, – жаль, что их срок истек. – Я оборачиваюсь и вижу Эстер.
Она стала еще краше выглядеть, словно только что пожаловала с красной ковровой дорожки.
– Что вы здесь делаете?
– Пришла проведать Эдриана, узнать, как он пережил долгий перелет из Канзаса.
Мое настроение сразу ухудшается. Я чувствую, что разговор будет не из приятных.
– Вы знали о его конференции?
Эстер самодовольно смеется, а затем говорит:
– Я была с ним на той конференции.
И тут моя челюсть отвисает, словно атрофированная. Я смотрю на Эстер, старясь подавить наплыв ярости и искренней неприязни.
– Как и все остальные врачи, – добавляет она с мерзкой ухмылкой. – Джина, я так давно хотела с тобой поговорить, вот так, с глазу на глаз, как женщина с женщиной.
– Увы, я не испытывала такого желания, – нервно сглатываю я.
– А мне ты казалась более покладистой. Первое впечатление обманчиво.