Анна обещала в скором времени их навестить, но пока ей это все никак не удавалось. Они жили в разных районах Буэнос-Айреса, и работы у нее было очень много. Даже через три года Анна не чувствовала, что может немного расслабиться. Она все еще боялась потерять свою фирму. Иногда страх пересиливал, и тогда она садилась перед сундуком, в котором хранились ее шляпки и прочие аксессуары, вытаскивала двойное дно и рассматривала изумрудное кольцо с маленькими вкраплениями рубина. Анна оставила его на всякий случай. Там же хранилась фотография Юлиуса. После этого Анна вновь могла вздохнуть спокойно.

Перед тяжелой входной дверью женщина еще раз остановилась и поправила новое платье. Ленхен отвела ее к портному.

— Ты теперь женщина-коммерсант, — произнесла она. — Ты не можешь носить платья, которые вышли из моды… И что за цвета! Я прошу тебя, Анна! Калеб ведь давно умер, не так ли? Носить черное или серое больше не нужно.

«Нет, нужно», — подумала Анна. Она считала себя вдовой, хотя никогда не скорбела слишком сильно по Калебу. Не прошло и двух лет после его смерти, как она уже целовалась с Юлиусом. А разве она не флиртовала в ним еще во время их морского путешествия? Первые годы тяжелая работа не позволяла Анне думать о Юлиусе. Теперь же, когда у нее оставалось немного времени на раздумья, мысли о нем с новой силой стали терзать ее душу. Ей было больно: она никогда не сможет его забыть и никому больше не сможет подарить свою любовь.

Анна нажала на ручку и открыла дверь. Штефан Брейфогель стоял, широко расставив ноги, и смотрел на чистый двор небольшой извозчичьей фирмы Бруннер-Вайнбреннер. Из конюшен на безопасном расстоянии таращили глаза двое конюхов. Отец Анны, Генрих, как обычно, сидел на скамейке под окном бюро, держа в правой руке бутылку водки и покуривая сигариллу. Вначале Анна пыталась отучить его от этого, но ей это не удалось. Да и клиентам он особо не мешал. Старый Генрих Бруннер тоже принимал участие в ее бизнесе. С ним здоровались, обменивались парой фраз, если старик был в настроении. Он выглядел не по годам дряхлым. Когда женщины стали зарабатывать достаточно денег, он вообще перестал работать.

— Ты подумала о моем предложении? — сходу набросился на Анну Брейфогель, даже не поздоровавшись. — Брейфогель-Вайнбреннер, звучит, а? Ты могла бы выйти за моего Йориса. Все равно придет время, когда ему нужно будет создать крепкую семью. Парню нужна женщина, которая будет держать его в узде. Как считаешь? Выглядит он недурно, да и ты женщина что надо.

Анна скрестила руки на груди. Прошло почти полгода, с тех пор как она в последний раз видела Йориса Брейфогеля. Тогда он как раз вернулся из поездки в Нью-Йорк, которую совершил по поручению отца. Анна спрашивала себя: чем он мог там заниматься?

— Хочешь выйти замуж за моего сына? Я все устрою, тебе не нужно будет ни о чем беспокоиться. Мне ведь тоже нужны наследники. — Штефан Брейфогель осклабился. Анна уже привыкла к его ухмылке, но сейчас мина у него была несколько кислая. — У меня нет внука, а у тебя ведь только дочь. Что будет с нашими фирмами, когда нас не станет?

Анна на секунду задумалась, не пьян ли Брейфогель, но этот человек часто произносил такие вещи, которые другие могли сказать только «под мухой». Она взглянула на него.

— Я отказываюсь, — решительно ответила она.

Брейфогель, открывший было рот, чтобы что-то сказать, тут же его закрыл. Генрих Бруннер неожиданно прервал их молчание. Он поднялся с удобной лавки, подошел к ним и положил тяжелую руку на плечо Брейфогеля.

— Это хорошее предложение, дочка, почему ты отказываешься? Калеб умер, он под землей, а жизнь идет дальше. Ребенку нужен отец. Или ты хочешь и дальше работать день и ночь, не разгибая спины? Это ведь не женское дело. Ты сама понимаешь, тебе нужно сидеть дома и пить чай с другими женщинами, как это заведено.

Правая рука Анны исчезла в складках юбки и сжалась в кулак.

— Извини, отец, но тебя это не касается, — спокойно произнесла она. Потом Анна вновь обратилась к Брейфогелю: — Теперь соизвольте покинуть мой двор. Я отказываюсь от вашего предложения. Я отказалась один раз и откажусь снова. Меня не интересует сотрудничество с вами.

Брейфогель беспомощно взглянул на нее.

— Заносчивая баба, — бросил он. — В жизни многое может произойти, и я рискну предположить, что ты еще вспомнишь мои слова, Анна Вайнбреннер.

— Анна?

Анна заметила Ленхен только тогда, когда та заговорила. Еще один напряженный день подходил к концу. Работа давала видимые результаты и приносила доход. Появилась постоянная клиентура. Несмотря на это, фирма требовала участия Анны каждый день. Кроме того, ей все время приходилось быть начеку. Ей не следовало недооценивать Штефана и Йориса Брейфогелей.

Анна взглянула на сестру, которая вдруг замолчала. Уже давно никто из них не работал на семью Альваресов. Ленхен и Элизабет теперь занимались собственным разросшимся хозяйством. Ленхен помогала в бюро фирмы. Лука, муж Марии, работал в конюшне: он умел хорошо управляться с лошадьми, а сама Мария заправляла кухней и следила за Марленой, когда мать девочки, как обычно, занималась делами. На секунду Анне вспомнилось, как отец брызгал слюной, когда обнаружил в доме «грязную итальянку».

— Это мой дом, — спокойно возразила ему Анна, — и здесь я устанавливаю правила. Ты можешь тут оставаться, и я буду покупать тебе еду и спиртное. Ты можешь погреться у моего очага, но ты не скажешь ни единого дурного слова о Марии, ты меня понял? Больше никогда.

Анна вздохнула, глядя на растущее во дворе дерево с черной корой — джакаранду. Здесь, в Буэнос-Айресе, именем этого дерева называли короткую весну. В начале ноября джакаранды покрывались фиолетовыми цветками, тем самым знаменуя окончание холодов. Когда лепестки покрывали землю лиловым ковром, это служило сигналом: приближается лето, горячее и влажное.

— Что случилось? — коротко бросила Анна и взглянула на сестру. У нее оставалось мало времени для болтовни.

Ленхен нерешительно улыбнулась.

— Отец так не думает, Анна, — прошептала она.

Анна бегло просмотрела бумаги, которыми до этого занималась, и развернулась. Они обе знали, что отец обдумывал каждое сказанное слово. С тех пор как Генрих постарел, он считал своей привилегией говорить о том, как, по его мнению, должно быть. Анна рассортировала документы, положила их в ящик письменного стола и задвинула его намного резче, чем намеревалась. Собственно, она не хотела, чтобы Ленхен заметила, как сильно ранили ее слова Генриха, словно она была еще ребенком, который не может возразить родителям. Вчера, когда они с Марией и Лукой в конце дня сидели в кухне, произошел инцидент.

— Подумай об этом, — продолжала Ленхен. — Наш отец так хотел работать в Новом Свете на крестьянском подворье. В собственном дворе присматривать за животными, и чтобы у него были батраки и служанки.

Анна скрестила руки на груди. Да, она знала, чего хотел ее отец. Она знала, о чем он мечтал. Но Анна также помнила о том, что ужасам первых лет пребывания в Аргентине она обязана ему и его легковерности. Именно отца она обвиняла в смерти Калеба, хотя это и было несправедливо.