Он низко поклонился, и Екатерина угадала марионеточную неестественность его поклона, словно его кто-то за нитку дернул, и он сложился пополам.

— Ваше высочество, позвольте сказать вам… — он перевел дух. — Мне надо передать несколько слов от человека вам известного. Он не решился доверить эти слова бумаге.

— Вы говорите?..

— О графе Бестужеве. — Я видел его в пятницу, накануне ареста. Он просил передать, чтобы вы не волновались, поскольку он все, — Никита сделал ударение на последнем слове, — бросил в огонь.

Екатерина кивнула, лицо ее было напряженным, лоб собрался в морщины, и это ее портило. Никита рассказал про связь через музыканта, которого рекомендовал Бестужев. Он назвал фамилию — Зигфрид Дитмар, каждую мелочь пришлось повторить по два раза, видимо, Екатерина проверяла его, а может быть, из-за волнения не могла сосредоточиться. Потом вдруг сказала, ласково коснувшись руки:

— Вы очень изменились, князь. Мне не хочется высчитывать, сколько прошло лет. Умоляю, не говорите, — воскликнула она, заметив, что он намеревается назвать число. — Я рада вас видеть… очень.

От великой княгини пахло мятной водой. Мода на эту туалетную воду пришла из Франции, а назвали ее очень по-русски «холодец». Мятный дух давал ощущение свежести и чистоты.

Смутившись под пристальным взглядом Екатерины, Никита опять поклонился чуть ли не в пояс. «Очень хорошенькая, очень милая, но и только, — подумал он, вслушиваясь в пульс, не участился ли. — Похоже, я совсем излечился от этой болезни».

— Могу ли я рассчитывать на вашу помощь? — серьезно спросила Екатерина. — Друзья мои арестованы. Я совсем одна.

— Рад служить вам, ваше высочество.

— Необходимо связаться с арестованным канцлером, — видя, что Никита с готовностью кивнул, она замахала рукой. — Нет, нет, вам нельзя. Вы уже выполнили возложенную на вас миссию. У вас в доме служат немцы?

— Нет.

— Вот видите, а у меня служат, — она рассмеялась. — Один соотечественник передает другому соотечественнику привет или посылку с далекой родины. Это так естественно, не правда ли? В дом Бестужева пойдет моя камеристка Анна Фросс, она умна и с каждым может договориться.

Никита расцвел, он даже открыл было рот и воздуха набрал полные легкие, чтобы со всей страстностью согласиться с выбором великой княгини, и… промолчал. Внутренний голос, наш противоречивый мудрец, «сомкнул ему уста». Уже потом, на досуге, выстраивая в памяти весь разговор, Никита сознался себе в том, что трудно сформулировать словами: «Великой княгине может быть неприятно, что я восхищаюсь Анной… кроме того, могли последовать вопросы, на которые я не хочу, да и не могу отвечать. Екатерине совсем не обязательно знать, что Анна, пусть без вины, побывала в Калинкинских палатах.

В конце концов, узнав, что я знаком с Анной, она могла заменить ее на любого из своей свиты, но я этого не хочу…»

Поэтому он кивнул с полным согласием.

— Я понял, ваше высочество. Связь с вами я буду поддерживать через камеристку Анну.

— Я не это имела в виду, — пожала плечами Екатерина. — Но пусть будет по-вашему. Когда вы понадобитесь мне, я позову вас через Анну Фросс. А теперь, пожалуй, пригласите меня танцевать, а то наша беседа слишком затянулась.

У колонны стоял Понятовский и ел великую княгиню глазами. Она только улыбнулась мимоходом, потом скрестила пальцы, подула на них. Никита предложил ей руку, и они впорхнули в только что начавшийся котильон.

Оленев никогда не любил танцевать, поэтому ему надо было сосредоточить все свое внимание на фигурах, разговор был самый простой: розы, мимозы, погода, театр, до тех пор, пока Екатерина, сделав очередную вычурную фигуру, не спросила вдруг:

— А как поживает ваш друг господин Белов? Нет ли от него вестей?

— Есть… — несколько удивился Никита. — А что вас интересует?

— Где он сейчас?

— В Кенигсберге, который захватили наши доблестные войска. Он уехал в армию еще в ноябре.

— Он ничего вам не писал про Нарву?

— Писал, — обрадовался Никита, всегда приятно удовлетворить чужой интерес, если есть возможность. — Он там был проездом и, вообразите, попал на губу.

— За что? — по лицу Екатерины блуждала невинная улыбка, обычный светский разговор.

— Вот этого он не писал. Но я думаю, какая-нибудь пустая провинность, карты или дуэль. Сам Белов редко дерется на дуэлях — из принципа. Но вечно попадет на роль секундантов. — Никита помолчал минуту, желая переменить тему. — Я ответил на все ваши вопросы, ваше высочество. Теперь прошу ответить мне на один вопрос — самый невинный. Уверяю вас, это не пустое любопытство. — Опять небольшая пауза. — Как выглядит мальтийский рыцарь Сакромозо?

Изумлению Екатерины не было предела. Она даже прекратила танец, замерла вдруг на месте, а потом поспешно вывела Никиту их круга танцующих.

— А зачем вам это, князь?

— Ну… я имею право знать, как выглядит человек, по вине которого я провел несколько месяцев в заточении.

— Но это было так давно, — Екатерина была озадачена. — Вы хотите свести с ним счеты? Но он же меньше всего виноват в этой ужасной истории.

— То есть вы не хотите сказать?

— Нет, отчего же… У рыцаря Сакромозо нет особых примет. Он красив, очарователен, он шутник, галант и женский угодник. На нем нет шрамов, он не хромает, у него две руки, и он недурно поет.

Никита понял, что большего он не добьется.

— Вы кого-нибудь ищете, князь? — спросила Екатерина, наблюдая за взглядом Никиты.

— Я не вижу здесь фрейлин Ее Величества.

— Нет государыни, нет и фрейлин. А позвольте полюбопытствовать, какая из этих очаровательных дев занимает ваши мысли настолько, что вы желаете ее видеть? — вопрос был задан кокетливым и вместе с тем ревнивым тоном.

— Ах, ваше высочество, это не то, что вы предполагаете. Я опекун одной особы… — он усмехнулся, — с трудным характером. Она невообразимо юна, а потому обидчива. Некоторое время назад я получил от нее письмо, которое показалось мне странным. Вообразите, кто-то рылся в ее вещах. И даже что-то похитили из шкатулки, а потом положили на место. Никогда не слышал, что во дворце бывает воровство.

— Но если украденное положили на место, какое же это воровство? — Екатерина странным, внимательным взглядом окинула своего собеседника. — Как зовут вашу подопечную? — она словно знала ответ.

— Княжна Мелитриса Репнинская.

Вечером после бала в голове Екатерины сложился примерный план — как действовать и как вести себя дальше. Многое было неясно. Но на будущее она пока не заглядывала, сейчас надо было решать насущные, сиюминутные задачи.

Интуиция подсказывала, что главную опасность представлял «манифест». Ясно было, что эти бумаги Бестужев сжег в первую очередь. Манифест о престолонаследии переписывал статский из коллегии иностранных дел Пуговишников, человек исполнительный, но недалекий. Его надо было сразу предупредить, чтоб не трясся от страха и, еще того хуже, не наделал бы глупостей.