Шрифт:
Интервал:
Закладка:
III
Неотъемлемой частицей многогранной жизни Машерова являлась семья. Он следовал неизменному правилу своих родителей, дедушек, бабушек и прабабушек. А эти правила были просты и в то же время строги. Прежде всего, они обязывали главу семьи достойно нести главную тяжесть всех многочисленных обязанностей отца и мужа. Весь род Машеровых славился прочностью семейных уз.
— Родители строго требовали от нас выполнения своих дел,— вспоминает Дарья Мироновна.— Ни мать, ни отец ничего особо мудрого не придумывали. Они своим примером, честностью и прямой простотой влияли на нас. Боже упаси, чтобы нас когда-либо телесно наказывали. Достаточно было Мирону Васильевичу высказать свое недовольство тем или иным поступком, чтобы мы, младшие и старшие, воспринимали это как стимул к исправлению и более усердному трудолюбию. Наши родители и особенно мать, Дарья Петровна, влияли иа нас добротой и лаской, которым сопутствовала справедливая требовательность. Мы отвечали им тем же самым. Трудно себе представить, чтобы кто-то из сыновей ослушался мать или отца. Жизнь была в наше время тоже очень трудной. Не хватало того, другого, третьего. Не миновало нашу семью и полуголодное существование. Но мы, как могли, поддерживали друг друга. Однажды заболел Петя. Так старший Павел отказался от своей доли хлеба. То же сделали я и сестра. Матери стоило большого труда уговорить нас изменить свое решение. В семье очень было развито чувство уважения к старшим, их привычкам и обычаям. Петр никогда и ни в чем не отказывал родным. Он бесконечно любил отца, мать и нас, братьев и сестер.
— Он очень любил людей, им отдавал большую часть своей жизни.— дополняет Полина Андреевна.— В день своего рождения любил вспоминать детство, родителей.
Эта любовь и глубокая привязанность сохранились у него до конца жизни. Петру Мироновичу повезло и в любви. Полина Андреевна Галанова, красивая девушка и высокой нравственности человек, вошла в его сердце навсегда и бесповоротно. Ей тоже, в свою очередь, очень нравился Петр Машеров. Они, можно сказать, были созданы друг для друга. Став мужем и женой в самые трудные годы для Отечества, эти два прекрасных человека пронесли свою любовь через все бури и половодья, оттепели и морозы, ясные дни и непогоду красиво и душевно чисто.
Петр Миронович делал все от него зависящее, чтобы даже самые неприятные для него часы и минуты не переносить на семью. Иногда это не удавалось по той простой причине, что от жены, пожалуй, трудно вообще утаить что-либо.
— Ты, Петя, не переживай очень,— обнимала мужа Полина Андреевна, не очень вникая в суть дела.— Жизнь многообразна и противоречива, за всем не усмотришь. Ведь имеешь ты право на ошибку?
— В том-то и дело, что должны были предвидеть,— отвечал Машеров,— но, увы, мы всегда горазды охать уже после свершившегося факта. — Он внимательно смотрел на жену и уже в какой-то мере подтверждал ее мнение: — Хотя объять необъятное нельзя.
Так было всегда. Советуясь один с другим, чередуя большое и малое, общее и семейное, сравнивая и анализируя, Петр Миронович и Полина Андреевна находили общее равновесие или удовлетворяющий их ответ, успокаивали себя. Для каждого человека очень важно иметь близкого друга, которому в трудную минуту можно доверяться, поделиться сомнениями, спросить совета.
Своей жене Петр Миронович доверял во всем, как и она ему. В этом было его и ее великое счастье.
А как Петр Миронович радовался, когда появились на свет дети: сначала Лена, а за ней Наташа! Казалось, что мир изменился вокруг! Как и почти всем родителям, пришлось и недосыпать, и переживать при болезнях малышек, учить первым шагам и грамоте, прививать навыки к труду и общению со сверстниками, окружающему миру и многое другое. Главную ношу взяла на себя, понятно, Полина Андреевна. Она, зная занятость мужа, старалась сделать все необходимое сама. Постирать и накормить, убрать, поиграть с девочками и уложить их спать — такие прозаичные, и потому столь утомительные для каждой матери хлопоты. Хотя, как в народе говорят, своя ноша не тяжела. Но она была, ой, как тяжела. Петр Миронович отдавал каждую свободную минуту детям, находя в этом большое наслаждение и радость. Так было на протяжении всей жизни. Его любовь к дочерям ни в коем случае не снимала той строгости и требовательности, с которой он подходил ко всем сложным вопросам, он воспринимал человека с его плюсами и минусами, не отрицая право на ошибку.
Вот что говорит Елена, старшая дочь Машерова:
«Отец допускал ошибки, как каждый человек. Признавал на их свое право. Когда мы, дочки, выросли, возмужали, чаще вступали с ним в споры. Иногда говорю ему: папа, я не согласна с тобой. Следует вот так подойти к решению вопроса. Походит, походит час, подойдет ко мне.
— Извини, согласен с тобой».
«Машеров не отделял свою личную жизнь от народа Белоруссии. Все тревоги, заботы, победы, проблемы республики жили в доме, где жил Машеров,— вспоминает младшая дочь Наталья Петровна.— Это и была личная жизнь отца. И мы с ранних лет научились радоваться солнцу и дождю не потому, что можно загорать и грибы собирать. Во время засухи или длительных губительных дождей мы по утрам бежали к окну с надеждой, что наконец-то установится нужная для хлебного колоса погода.
Отец был принципиальным не только в своих рабочих кабинетах и ярко освещенных залах. Ни на йоту не менялся, когда надевал комнатные тапочки. Его требовательность к себе становилась нравственной нормой для нас, его детей.
Вспоминается папин день рождения, который он не любил отмечать, не любил пустых застолий (хотя был удивительно хлебосолен), тем более в его честь. И в свои 55 лет вернулся с работы, как обычно после десяти вечера. Мы ждали его за семейным пирогом. Зашел, лицо серое, совсем лица нет. Пытался быть веселым, не омрачать вечер. И вдруг разговорился о том, что давило сердце, ни на мгновение не освобождало ум. Он проголосовал за исключение из партии коммуниста, на организационный талант которого возлагал большие надежды. А тот, сперва думал о себе и о своем благе, потом уже о людях, которыми руководил. Отец спрашивал нас и себя, имел ли он право быть таким бескомпромиссно жестоким в решении судьбы человека? И мы успели включить диктофон и записать его размышления о сущности доброты
