Бликли яростно дернул себя за усы.

– Воистину, сэр, я начинаю думать, что вы правы. Убийца входит в этот домик. О’Брайан сразу или, может, после недолгого разговора, распознает его намерения и выхватывает пистолет. Каким-то образом убийца отвлекает его внимание, сжимает кисть и заставляет повернуть дуло в свою сторону – это объясняет, почему выстрел был сделан с такого близкого расстояния и прямо в сердце. Затем избавляется от всех следов борьбы, стирает с дула отпечатки пальцев, делает все для того, чтобы смерть выглядела результатом самоубийства и… – суперинтендант застонал, – …и мы опять сталкиваемся с тем же самым. Летит в дом.

Найджел предпочел игнорировать этот момент.

– Возвращаемся к туфлям. Где вы их обнаружили?

– Вон там, они были рядом со стулом и не сразу были видны. Кресло мешало.

– А как вы заметили их?

– Я увидел каблуки, сэр, даже не передвинув кресла, – с некоторым раздражением проворчал Бликли.

– В таком случае должен сказать вам следующее. Нынче утром, убедившись в том, что О’Брайан мертв, я полюбопытствовал, где он мог поставить башмаки, когда пришел сюда. Внимательно осмотрелся; правда, у меня не было времени заглянуть в буфет или куда-то еще, но под креслом я проверял – не было там никаких туфель!

Лицо суперинтенданта исказилось так, будто, мирно пережевывая куриную ножку, он внезапно надкусил дробину.

– О господи, – выдавил он из себя, – ведь выходит…

– Если, – не дал договорить ему Найджел, – сопоставить это с тем, что (а) на башмаках не обнаружилось никаких отпечатков и (б) их подошвы оказались совершенно сухими, хотя кухонная плита давно остыла, то – как сказал бы дядюшка Шерлок – возникают весьма любопытные предположения. Иное дело, что в суде они не будут иметь никакого веса. Более того, их может даже оказаться недостаточно для того, чтобы убедить вашего главного констебля в необходимости дальнейшего расследования. Но есть еще кое-что. – Теперь Найджел будто бы рассуждал сам с собой. – Я буду выглядеть последним болваном, если окажется, что это не так. – Он передернул плечами, словно освобождаясь от сомнений. – Слушайте, Бликли, вам не приходилось вскрывать сейфы? Это сбережет нам время, а меня избавит от нервной дрожи.

Суперинтендант подошел к сейфу и с минуту внимательно его оглядывал.

– Думаю, справлюсь. Немного времени и терпения, ну и сноровка, чего уж там… У меня в Ярде приятель есть, Харрис, так он меня обучил этому ремеслу. А зачем вам это, мистер Стрейнджуэйс?

– О’Брайан сказал мне, что держит в этом сейфе свое завещание. Если окажется, что он пуст, это станет почти неопровержимым доказательством того, что имело место убийство. Прояснится и мотив.

Бликли возился с сейфом около получаса. Движения его оказались на удивление точными, а голова склонилась, как у скрипача, настраивающего инструмент. Найджел нервно кружил по комнате, закуривая одну сигарету от другой, снимая с полки книги и возвращая их не на те места. И вот – щелчок. Бликли сдавленно выругался. Дверца сейфа открылась. Он был пуст, как буфет матушки Хаббард[34].

У Бликли исчезли последние сомнения, и он взялся за дело с таким невероятным рвением, с каким его напарник и не смог бы, и не стал соперничать. Найджел обладал редкостной способностью погружения в задачу, которая стояла перед ним в данный конкретный момент, это была одна из самых его сильных, как детектива, сторон. Покуда все его силы были направлены на то, чтобы достичь предварительной цели – заставить Бликли отказаться от версии самоубийства, – Найджела занимали одни лишь факты, эмоциональной стороны события для него не существовало. Задача состояла в том, чтобы расположить эти факты в должном порядке, либо рационально обозначить проблему, имеющую, как подсказывала ему интуиция, всего лишь одно возможное решение. Смерть все уравнивает, и до настоящего момента факты в глазах Найджела имели одинаковую цену и были равно лишены эмоционального содержания. Математик, бьющийся над теоремой, не может позволить себе увлечься предметами вроде иудаистской символики, связанной с цифрой 7, либо современными предрассудками относительно цифры 13. Словом, для Найджела значило только одно – сухая логика фактов. Так что труп О’Брайана попадал в один ряд со снегом на крыше веранды или с отпечатками пальцев на пистолете. Но вот, словно пес, послушно игравший до поры роль мертвеца, тело O’Брайана зашевелилось, ожило и возникло перед его глазами. Теперь Фергюс О’Брайан переместился в центр происходящего, теперь остался лишь живой человек, который может привести их к тому, кто лишил его жизни. Найджел покинул хибару, оставив Бликли заниматься его рутиной. Они договорились как можно дольше держать участников давешнего застолья в неведении касательно причин гибели бывшего летчика. То есть один из них, разумеется, в неведении не был; но ничего дурного не будет, коль он сочтет, что полицейские все еще топчутся в конце садовой дорожки, куда он же их и привел. Найджел гулял по парку, понуждая себя отвлечься от фактов в пользу О’Брайана как человека.

Пока Найджел топтал стремительно тающий снег, суперинтендант плел сложную паутину расследования. Для начала Болтеру было велено, не привлекая к себе внимания, понаблюдать за тем, что происходит в доме. Заняв удобную позицию, он увидел, что Нотт-Сломан садится в побитый двухместный автомобильчик и едет в сторону деревни, а Джорджия Кавендиш с братом направляются на прогулку в парк. Бликли позвонил главному констеблю, кратко изложил суть дела и договорился о встрече в тот же день. Затем связался с участком и потребовал прислать подкрепление, после чего вернулся в садовый домик и на сей раз подверг его максимально тщательному обследованию. Для этой цели он мобилизовал Беллами. В ходе работы обнаружилось, что какое-то время они служили в одном и том же форте в Индии. Слившись в едином порыве негодования против некоего квартирмейстера, они быстро растопили возникший было между ними лед отчуждения. Главная задача Бликли заключалась в том, чтобы обнаружить любые следы борьбы, завязавшейся в домике. Он велел Беллами проверить, все ли стоит на своих местах.

– Ну да, ну да, – живо откликнулся Беллами. – Я как раз думаю, как это ботинки, что вы нашли, оказались там, под стулом. Не должно их там было быть! Полковник всегда их ставил возле буфета. Полковник никогда не изменял своим привычкам.

Бликли молча поздравил себя. Еще одно очко в пользу его – его и мистера Стрейнджуэйса – версии. Он повернулся к столу:

– Кажется, мистер О’Брайан не слишком следил за порядком в бумагах.

– Да уж. Их тут становилось все больше и больше. Как-то я попробовал было прибраться и – боже праведный, – что же мне пришлось выслушать! «В моем безумии есть система, – как сейчас помню, говорил он, – и если ты еще раз прикоснешься своими грязными лапами к моим бумагам, трижды пожалеешь». Слыхал, такое можно назвать эпитафией.

– Стало быть, даже если тут что-то не так, вы этого не увидите? – Артур Беллами в ответ на этот вопрос задумчиво оглядел стол и почесал подбородок, более напоминающий таранное орудие.