— Ты чего отмалчиваешься, Александр Михайлович?

Коротков передернул плечами.

— Да, Максу альтернативы нет, — откликнулся он. — Я давно знаю его… Он, конечно, может все сделать, но надо ли это нам… То есть ему?

Наклонившись к столу, Савченко заговорил драматическим шепотом:

— Я сообщаю тебе по секрету — это нужно товарищу Сталину и, думаю, что никто и ничто этому уже не помешает… Этому нельзя помешать. Ты сам все прекрасно понимаешь.

— Но почему этим внедрением и последующими более громкими акциями против «Нерона» должно заниматься наше Четвертое управление?

Генерал удивленно моргнул и предостерегающе произнес:

— А кто вам об этом сказал?.. Давайте не будем пока форсировать события… Строго между нами, о разработке операции не шла речь на коллегии. Скорее всего, поручение на ее разработку может получить Судоплатов или Эйтингон. Но давайте не будем об этом гадать, я не хочу, чтобы эта операция по «Нерону» сломала кому-то из нас двоих шею.

Короткову это предостережение не понравилось, и он предпочел впредь молчать.

— Значит так, Александр Михайлович, — Савченко пересел в свое кресло и начал перебирать лежавшие перед ним на столе документы, потом вскинул взгляд на своего зама и громко воскликнул: — Прошу тебя, Александр Михайлович, объявить Максу благодарность за выполнение нашего задания по внедрению в Ватикан и за добытые ценные сведения. И, конечно же, мы не должны создавать прецедентов по финансовым вопросам. Все, что он просит, надо обеспечить его и выделить дополнительно две тысячи долларов на оказание его агентам Гальярдо и Касагранде материальной помощи.

Коротков ухмыльнулся, отвел взгляд и, помолчав две-три секунды, сказал:

— Мне кажется, тут спрятана какая-то закавыка. Ну, не может быть, чтобы Макс, занимаясь коммерцией, остался без денег! Он же сам сообщил нам, что его фирма «Тико» стала прибыльной и широко известной в европейских деловых кругах.

— Не надо нам искать, Александр Михайлович, каких-то еще закавык в просьбе Макса! — рассердился генерал Савченко. — Все правильно он делает. Нельзя смешивать деньги коммерческие и наши, направляемые на разведдеятельность. В его экспортно-импортной компании несколько соучредителей. В любой момент они могут устроить финансовую проверку. И не только они, но и налоговые органы. И если обнаружится, что у него лишние или недостающие денежные суммы, то это чревато и для него, и для нас нежелательными последствиями. Деньги любят счет — и свои, и чужие. Так что давайте не будем в чем-то подозревать его, а, наоборот, надо как можно больше помогать ему и советом, и делом, и финансово, и морально.

Сказанное генералом опять не понравилось Короткову, и он не удержался, чтобы не высказать свое мнение:

— Я удивлен, Сергей Романович, что вы переоцениваете его. Переоценка может оставить нас с носом.

Савченко покачал головой и, удивленно моргнув, сказал:

— Если я и переоцениваю его в чем-то, то от этого мой нос не станет больше или меньше. Результат — только он имеет для меня значение. И еще: лишь бы человек служил нам верой и правдой. Для нелегала Макса все это присуще. У него острое чутье на нужную нам информацию… И что не менее важно — титаническая работоспособность, отчаянная смелость и высокая профессиональность делают из него разведчика, достойного подражания. И не надо этому завидовать…

Коротков, хмыкнув, заставил себя промолчать.

Начальник разведки, сделав паузу, начал перебирать отпечатанные на машинке листы с отчетом Макса о проведенной работе. Просмотрев их еще раз беглым взглядом, он начал отдавать Короткову указания:

— Прошу тебя, Александр Михайлович, сообщить Максу, что ему с сего дня не возбраняется без санкции Центра устанавливать оперативные контакты с ватиканцами. Это первое. Во-вторых, в целях изучения политической обстановки в Югославии и создания обоснованных условий для последующих посещений этой страны Максу разрешается под предлогом заключения торговых сделок совершить в Белград разовую поездку. Товарищ Сталин считает, что опасность Тито для Советского Союза и стран социалистического лагеря принимает уже угрожающий характер. Эту опасность, исходящую от Тито, сказал наш министр на последней коллегии МГБ, надо устранять физически.

— Каким образом?.. Неужели уже разработаны способы и методы его устранения? — поинтересовался Коротков.

Тонкое, красивое лицо генерала Савченко сделалось сердитым:

— Я уже говорил тебе, что сначала надо изучить обстановку и условия для совершения физического уничтожения «Нерона», а самое главное — найти подходы к нему. Это самое сложное, что предстоит сделать Максу или кому-то другому.

— И все же я страшно удивлен, что такое грязное дело почему-то поручают разведке, а не Бюро номер один по диверсионной работе за границей.

— Ничего толком я пока сам не знаю, — нервно отозвался Савченко. — Я не меньше тебя удивлен, что министр обратился именно к нам с таким поручением… Но давай не будем больше говорить об этом…

— Есть вещи, Сергей Романович, на которые нельзя идти ни при каких обстоятельствах, — заметил Коротков.

Генерал сделал вид, что этих слов не слышал, и продолжал отдавать указания:

— Утром пришла шифровка из Буэнос-Айреса с сообщением о смерти отца Макса. Срочно известите его об этом и передайте наши соболезнования. Доведите также до его сведения, что он может вылететь в Аргентину на похороны. И обязательно проинформируйте его о почтовом адресе в Монтевидео, по которому Луиза может теперь направлять письма своим родственникам в Мексике…

Черная весть о смерти отца ударила по Теодоро так же сильно, как и смерть сына в Бразилии. Луиза ходила за ним, как за ребенком, утешала, успокаивала. Она советовала ему воспользоваться разрешением Центра поехать на похороны, но он, понимая, что при всем желании уже не успеет на них, отказался. Он пил виски, но алкоголь не брал его, обрести мир душе было трудно, — ее съедали горе и отчаяние.

Луиза имела удивительную способность успокаивать самую тяжелую душевную травму. Сочувствуя мужу, она убеждала его, что смерть является неизбежным концом жизни каждого человека, что она — следствие естественного биологического процесса…

— У него был рак почек. Я это знал. Он долго болел, лежал в постели. Представляю, как было горько и тяжело ему сознавать, что остался один на один со своей смертью. Да еще и на чужой земле. Это чувство одиночества и оторванности от родных и близких ускорило его смерть. Если бы я был рядом, у него хватило бы сил побороться со смертью и оттянуть ее.

— Нет, Тэд, смерть неотвратима. Мы рождены, чтобы быть счастливыми только на этом свете, но конец у всех нас одинаково несчастливый — гибель или смерть. И у всех она разная, — у одних она мучительная и медленная, у других — легкая и праведная, у третьих — случайная и загадочная…

— Давай не будем об этом, — прервал ее философские рассуждения Теодоро, не желавший ни о чем говорить.