После этого Коминтерн исполнял уже больше представительские функции. В октябре 1941 года его штаб вывезли подальше от попавшей в тяжелое положение Москвы в Уфу (частично в Куйбышев), здесь же создали радиоцентр Коминтерна. Отсюда остатки пригодных к работе немцев уезжали агитаторами в лагеря военнопленных и организаторами комитета «Свободная Германия», поляки – комиссарами в формируемую неподалеку в Бузулуке польскую армию Андерса, а испанцы – в основной массе в спецуправление по диверсиям и зафронтовой работе Судоплатова в НКВД. Сам Димитров из эвакуированного штаба своего поредевшего интернационального войска еще пытается порой спорить с руководством советских спецслужб, совсем затерших мощный некогда штаб всемирной социалистической революции. Так было еще даже в начале 1943 года, когда разведка НКВД давала болгарским партизанам инструкции, противоречащие официальным установкам Коминтерна, и Димитров требовал всю работу с иностранными партизанами-коммунистами вернуть только в распоряжение Коминтерна, чтобы хоть чем-то управлять самому, но его усталый голос все менее слышен был в Кремле или на Лубянке. С 1942 года Сталин даже редко встречается с Димитровым, хотя штаб Коммунистического интернационала и вернулся вскоре из эвакуации в Москву.

В итоге разрекламированнный когда-то штаб мировой революции и будущее правительство мировой Республики Советов, Коминтерн тихо и без особой помпы прикрыли официально в разгар войны в 1943 году, когда всем в мире было уже очень мало дела до Третьего интернационала. Решение о закрытии вынесли в мае 1943 года, это был приговор растерявшему остатки былой мощи Коминтерну. Сообщая об этом самому Димитрову, Сталин вдруг неожиданно признался ему, что власти Советского Союза, возможно, и ошиблись даже при самом создании Коминтерна в 1919 году, слишком переоценив его силы, чем полностью девальвировал все пламенные надежды Ленина на этот очаг мировой революции.

Скорее всего, правы те, кто утверждает, что Сталин собирался закрыть Коминтерн еще до войны, что весной 1941 года он уже обсуждал с Димитровым детали предстоящей ликвидации (вряд ли советовался, скорее ставил генерального секретаря Коминтерна в известность и обсуждал с ним практическую сторону вопроса), но начавшаяся война отложила этот план. В 1943 году же на упразднении Коминтерна настояли лидеры США и Великобритании, с которыми предстояло договариваться о существовании в мире после войны.

Хотя кажется, что в этот период между 1941 и 1943 годами Сталин тянул с приказом о закрытии Коминтерна не зря, скорее всего, рассматривал еще какие-то перспективы использования этой организации, какие-то варианты, возможно и по линии спецслужб. Вероятно, эти запасные варианты и не давали закрывать Коминтерн еще с конца 30-х годов, хотя бы после последнего поражения в Испании. Почему Сталин ждал так долго и не закрывал явно утратившую свою практическую силу и надоевшую ему «лавочку наймитов и бездельников» еще году в 1940-м – это еще одна, и последняя, загадка Коминтерна.

Революция – вещь не утонченная, всякая революция есть прежде всего насилие.

Мао Цзэдун, вождь китайской революции

Большие репрессии в Советском Союзе захватили, как принято считать, период 1936–1940 годов, при этом 1937–1938 годы отмечены особенно широкими арестами и казнями. Это была официальная кампания НКВД по массовой зачистке страны и партии по указанию высшей власти.

Об этих трагических годах, которыми завершались в нашем отечестве 30-е годы ХХ века, как и об участии в этом Большом терроре органов НКВД, сейчас уже написано достаточно, вряд ли тут стоит повторяться. В нынешней России любой даже самый далекий от политики или истории человек что-то знает об этой кампании сталинской зачистки страны. Как писал Хемингуэй, в литературе ты всегда ограничен тем, что уже здорово описали до тебя другие писатели. К истории сталинского Большого террора после Солженицына, Шаламова, Разгона и других описавших эту кампанию писателей добавить действительно что-либо трудно.

Деятельность НКВД в качестве главного исполнителя этого Большого террора тоже описана подробно. Все эти иезуитские «десять лет без права переписки», маскировавшие тайный расстрел в подвале НКВД и долго терзавшие родню казненного напрасной надеждой. Все ночные «воронки» на улицах городов и замаскированные под хлебовозки фургоны с арестованными. Все ужасное пыточное следствие и скорые приговоры «троек» к расстрелу. Все Катыни, Медные, Левашовская пустынь в Санкт-Петербурге, где и сейчас на деревьях питерцы вывешивают таблички с именами расстрелянных в 30-х годах родственников, лес у Куропат под Минском, Дарница у Киева. Все эти «объекты Бутово», «Коммунарка» – тайные места расстрелов в подмосковных совхозах. Убийства приговоренных угарным газом в машинах-душегубках по «рацпредложению» начальника Административно-хозяйственного отдела НКВД Берга. Все острова солженицынского «Архипелага ГУЛАГ». Тысячи расстрелянных НКВД в Киеве в эти годы по конвейеру бесконечных доносов одной и той же сошедшей с ума комсомолки Николаенко.

Как и официальное разрешение НКВД с начала 1938 года на любые пытки арестованных по политическим делам для получения нужных «признаний». Как и отмена по предложению прокурора Вышинского прокурорского надзора за работой НКВД в расследовании дел о государственных преступлениях. Как и жуткие квоты областным НКВД по количеству обреченных на отстрел, как и «стахановцы» из начальников местных чекистов, регулярно требовавшие увеличения квот по своему региону, как это делал начальник Омского отдела НКВД Горбач. Или «умельцы», добиравшие выделенную для них квоту любыми средствами. Как вспоминал сотрудник Ташкентского управления НКВД Калганов, когда указанное количество не смогли добрать даже приписками в политические арестованных уголовников и бытовиков, для выполнения плана похватали цыган из стоявшего под Ташкентом табора, и всем им тоже «шили политику». А вот на чем в свете нашей темы стоит остановиться подробнее, так это на том, как «большая чистка» конца 30-х годов отразилась на самих советских спецслужбах и как в свете этой страшной кампании репрессий складывались отношения власти и ее системы спецслужб.

Ведь не секрет, что советские спецслужбы в эти несколько лет репрессий стали не только их исполнителями, но и объектами. Что масса чекистов и военных разведчиков сами оказались жертвами репрессий, отправившись в расстрельный подвал или в лагерь гулаговского архипелага. Что в НКВД и военном Разведупре почти поголовно отстреляли остатки первого дзержинского поколения этих служб, избавляясь от самых в прошлом верных и идейно фанатичных солдат советского режима. Только в НКВД и только действующих чекистов за 1936–1939 годы арестовано и репрессировано более 22 тысяч. И что сами спецслужбы оказались в непростых взаимоотношениях с властью, с одной стороны оказавшись топором репрессий в руках власти Сталина, а с другой – мишенью для этих же выборочных репрессий. Как метко подметил перебежчик из советских спецслужб на Запад Резун, ставший там писателем под псевдонимом Суворов: «Это было время, когда чекистов, которых решено было ликвидировать, отстреливали другие чекисты, которых пока еще ликвидировать не решили». А один из предшественников Резуна, бежавший еще в 1927 году на Запад чекист и разоблачитель провокации «Трест» Опперпут, ровно за десять лет до большой зачистки в самом НКВД пророчески предупреждал оставленных в СССР своих коллег: «Чекистская машина – это мясорубка для всех, и для вас самих тоже, рано или поздно вас самих будут ликвидировать».