— Что ты собираешься сделать? — спросила Пег.

Но Майк ничего не ответил.

Сначала он двинулся в северную часть города, где, как он знал, жил Пол Тристрэм. Он дернул ручку дверного звонка, и на пороге появилась жена Тристрэма.

— Здравствуйте, — сказала она.

— Ваш муж дома?

— Нет. Нету его дома. Наверно, в пожарной компании.

Майк кивнул и зашагал прочь. «Компания стойких борцов с огнем» находилась в трех улицах от дома Тристрэма. Майк отлично знал ее. Он поднялся наверх в комнату отдыха, где находился бар, стояли бильярдный стол, стол для игры в покер и стулья. Майк не был членом этой компании, но с полдюжины членов, находившихся в комнате, с ним поздоровались, среди них и Пол Тристрэм. Майк подошел прямо к Тристрэму и залепил ему пощечину.

— Тебе, Тристрэм, следует научиться кое-каким манерам, — сказал он.

А потом, сжав кулаки, Майк принялся колотить его по лицу и телу до тех пор, пока тот не упал, а когда упал, Майк пнул его ногой в ребра. И лишь тогда он впервые обратился к окружающим:

— Пусть он сам вам расскажет, почему я это сделал.

И вышел из комнаты.

Это была не драка, это было избиение. Но даже приятели Тристрэма предположили, что оно было справедливым, хотя и не знали, чем оно было спровоцировано. Если бы это была драка, они, возможно, сочли бы себя обязанными вмешаться и встать на сторону Тристрэма и в самой драке, и впоследствии тоже. Но когда трезвый человек прилагает все усилия, чтобы разыскать и наказать того, кто оскорбил его жену, тут уже совсем иная история. Из-за этого происшествия Майк мог потерять шесть голосов, но не более, однако в среде членов «Компании стойких борцов с огнем», которые прежде не имели о нем вообще никакого мнения, он не только не потерял эти шесть голосов, он их приобрел.

За три-четыре дня история облетела Гиббсвилль. У Майка это вызвало только раздражение: он не хотел ничего о ней слышать и отказывался ее с кем-либо обсуждать. История стала частью легенды о Майке Слэттери. О ней не узнали дамы из высшего общества Гиббсвилля, но в клубе «Гиббсвилль» о ней знали все. Среди членов клуба были и такие, которые еще почти ничего не слышали о Майке, и когда им объяснили, что это происшествие не было типичной ирландской стычкой, репутация Майка в их глазах ничуть не пострадала. Что касается Пег, то ее вообще не волновало, что думают о ней другие женщины, и это происшествие ее нисколько не смутило. Но оно заставило ее впредь всерьез призадумываться прежде чем рассказывать мужу то, что могло его возмутить и разозлить.

Рассчитывать на то, что в ближайшее время появится возможность оказать влияние на Эдит Чапин, Майку не приходилось, и он решил сам создать такую возможность. Мысленно перебирая друзей Чапинов, он сразу же исключил Артура Мак-Генри, поскольку тот был самым близким другом этой семьи, и выбор этот казался слишком очевидным. Следующим по счету среди друзей был Генри Лобэк.

Семья Генри Лобэка привыкла, что их фамилию произносят двумя разными способами: те, кто жил на Лэнтененго, произносили ее «Ло-бэк», а все остальные жители Гиббсвилля — «Ла-бок». Генри принадлежал к первому поколению в своей семье, которое произносило свою фамилию на американский лад, считавшийся «менее германским». Предки Генри приехали в Америку еще до революции, и смешанные браки выкорчевали из их рода почти все явные признаки немецкого происхождения. Таким образом, Генри мог запросто выдавать себя за мистера Лоулелла, и не один житель Новой Англии не усомнился бы в правдивости его слов. Генри родился в тот же год, что и Джо Чапин, и был тем мальчиком, с которым Джо в прямом смысле слова вырос бок об бок. Когда Джо отправили учиться в Хилл, родители Генри послали его в Мерсерсберг, а потом в Лафайет, где он пользовался у студентов популярностью и принадлежал к обществу Фи-бета-капа. Генри трудился не покладая рук, чтобы заработать золотой ключ, потому что его отец, сохранивший кое-какие немецкие традиции, считал, что парень идет в колледж для того, чтобы чему-то научиться. Ключ же был подтверждением послушания сына, и благодаря ключу Генри заработал себе подарок в две тысячи долларов.

«Лобэк и Компания» была фирмой семейной и полностью принадлежала Лобэкам и их кузенам, которые вкладывали деньги Лобэков, обеспечивали Лобэков прибылью, собирали квартирную плату жильцов Лобэков, вырезали для Лобэков купоны и защищали их доброе имя. На печатном бланке фирмы рельефными прописными буквами значилось название фирмы и печатными буквами ее адрес, и ни единого слова о деятельности фирмы, ее возможностях и влиянии или о дочерних корпорациях, которыми владела «Лобэк и Компания». Например, мало кто знал, что у фирмы было право выполнять функции частного банка и агента для нескольких пароходных компаний, и это было скорее для удобства фирмы, чем для удобства широкой публики. Приход незваных визитеров отнюдь не поощрялся: на витрине фирмы, рядом с главным входом, значилось название фирмы, слово «частная» и просьба «Не входить без стука», яснее ясного указывающая на отношение фирмы к случайным посетителям. У фирмы были настолько жестко установленные правила, что когда кто-то стучал в дверь, то скорее всего этому человеку в компании нечего было делать, и потому сотрудники фирмы встречали вошедшего пристальными, настороженными взглядами. Но Джо Чапин, Артур Мак-Генри и некоторые другие могли заглянуть в фирму по делу и без дела — просто поболтать. Однако большинство клиентов, включая Чапинов и Мак-Генри, фирма принимала в заранее назначенные часы. Генри придерживался девиза своего отца: «Контора — это кофейня». На стенах конторы «Лобэк и Компания» не было никаких семейных портретов.

Когда Майк Слэттери позвонил Генри Лобэку, тот сам снял телефонную трубку, и лишь только Майк попросил Генри уделить ему десять минут его драгоценного времени, как Генри принялся подсчитывать, какую именно сумму он выделит партии, и подсчитал ее еще до того, как Майк повесил трубку.

Майк, с присущей ему пунктуальностью, явился в контору Генри без двух минут три. Генри жестом пригласил его в свой застекленный кабинет.

— Как поживаешь, Майк? — спросил Генри.

— Благодарю, все отлично, Генри. И полагаю, у тебя тоже все в порядке?

— В общем, как обычно, — ответил Генри.

Генри открыл красного дерева ящик для сигар и протянул его Майку.

— Сигару?

— Я, Генри, сигары не курю, — сказал Майк. — Вообще не курю. Никаких дурных привычек, кроме политики.

— Я и сам редко ими балуюсь, разве что после плотного обеда. Мне нравятся хорошие сигары, но порой за целую неделю ни одной не выкурю.

— Ты, Генри, наверняка думаешь, что я в этом году пришел раньше обычного.

— Раньше обычного?

— Для ежегодного партийного взноса.

— Ну, это действительно немного рано, правда же? — сказал Генри.

— Я напросился на этот дополнительный визит не из-за денег.

— Что ж, такое услышать всегда приятно, — сказал Генри. — В чем же тогда дело?