– Как? Сайлес?

– Да, он христианский проповедник, очень рьяный. Разве вы не знаете? И по делам... распространения христианства прибыл на переговоры с его превосходительством. Ревностный миссионер!

Зашли в два древних храма. Потом свернули с многолюдной улицы во двор и в дом, минуя помещение, где множество бухгалтеров за столами быстро щелкали на счетах. Прошли в какую-то контору. Вунг, улыбаясь, объяснялся со служащим, который очень заволновался. Упоминались какие-то пираты.

Сибирцев понял по-китайски, но не все, речь шла про какие-то огромные ящики с французскими тяжестями. Но что с ними случилось и где они – не понял. Обедали в китайском ресторане. Туда же приехал Сайлес. Охотно ели вкусных креветок, ласточкины гнезда и разную снедь. Был и прекрасный суп, и опять мясо в самоваре.

Под вечер шли пешком по узкой нарядной улочке без деревца и без куста, с дырявыми деревянными тротуарами. По обе стороны – еще не зажженные фонари с длинными красными лентами до земли, вместо вывесок означающими рестораны.

Вунг показал, куда идти. Открыл дверь. Зазвенел колокольчик, как у нас в бакалейной лавочке. С поклоном встретили пятеро молодцов в шапочках и халатах. Джолли Джек подал знак своему переводчику, которого взял с собой на прогулку, как англичанин, тот что-то пояснил одному из китайцев, который обрадовался и исчез за занавеской, прикрывающей дверь внутрь дома. Возвратился с хозяином в седых усах, который низко и почтительно кланялся и смотрел на Вунга с подобострастием. Хозяин очень щуплый, сухой, быстрый в движениях и в речи.

Прошли во внутреннее помещение. В отдельной комнате гостям подали трубки. Опытные руки хозяина вложили в них разогретые шарики... Трубки закурились. Сайлес потянул разок-другой, не вдыхая, и отложил трубку.

– Идемте дальше, – сказал он, – показывайте магазин!

Хозяева засуетились и повели гостей по коридору. Во всех комнатах сидели, лежали и курили люди. Это были и старики, и молодые, а кое-где и курящие женщины. Пожилая и, видимо, богатая дама полулежала на роскошном диване в отдельной комнате с красивой металлической чашей на столе и курила. На коленях перед ней стояла служанка.

– Тут что-то вроде ресторана с отдельными кабинетами, – сказал Сибирцев.

– Опиокурилка! – ответил по-русски Вунг и добавил по-английски: – Не первого разряда, но есть богатые люди, которым тут нравится.

В другой комнате курильщики громко спорили. Где-то пели женщины.

Сайлес еще чего-то потребовал. Открыли низкую дверь, и через дверь вошли в похожее на конюшню, узкое, уходящее в темноту помещение. На камышовых подстилках группами лежали завзятые курильщики. Всюду высохшие полуголые тела с ребрами наружу. Острые, торчащие скулы, остекленевшие или опьяневшие взгляды. Кожа на старике, как пергамент, желта, темна. Он кажется уже полумертвым. Это склад умирающих от курения, целые шеренги гибнущих. Невозможно что-то рассмотреть в этой полутьме.

Хозяин водил оптовых поставщиков опиума по всем закоулкам своего разнообразного предприятия – компаунда. Старался обрадовать их всем, что тут происходило. Два богатейших коммерсанта решили в кои-то веки взглянуть на ход своих дел!

– Опиум какого сорта ценится более всего? – безразлично осведомился Сайлес.

Алексею показалось, что вопрос задан явно для него.

Китайцы, сопровождавшие хозяина, с живостью заговорили про сорта опиума и какой как действует.

Хозяин, молитвенно возведя к Вунгу сухое аскетическое лицо, сказал, что два лучших сорта опиума – это индийские, оба фирмы Железноголовой Крысы.

– Это они Джордина так прозвали! – сказал Сайлес, выходя на воздух. – Его китайцы иначе не зовут, как Железноголовая Старая Крыса. И сорта опиума так у них и называются! А розничная торговля, как вы видели, идет прекрасно! Ученые и гуманисты Китая доказывают, что опиум не нужен. Но у нас в Гонконге все в один голос говорят, что это лишь первая капля в море тех возможностей, которые представляет собой Китай для торговли. Но что для этого нужна еще одна война, с чем я совершенно не согласен. Но я боюсь, что наши компрадоры ждут, что не проиграют в новой войне, а только выиграют.

Вунг молчал, как бы ничего не слыша.

Алексей помнил разговор в конторе о большие ящиках, которые куда-то шли; кажется, упоминались какие-то порты. Во всяком случае, говорили не об опиуме. Алексей с детства приучен не подслушивать чужих разговоров, отойти на улице от разговаривающих, чтобы не мешать им и чтобы соблюдать свое достоинство. Так он и на этот раз не вникал... Китайский язык он изучал добросовестно, подолгу, в отеле и на блокшиве, сам, благо у пленного много свободного времени. Учил и с Гошкевичем, а разговорный – на лодках, на улицах и магазинах. Невольно понимал иногда, о чем говорят окружающие, так как говор кантонский брал не из учебников, а из живой толпы.

Наняли паланкины, расселись по ним и отправились в центр. Над крышами вечернего Кантона стояла сырая мгла, и Алексею казалось, что это дым множества опиокурилок сливается в сплошное облако над процветающим городом.

запел в переднем паланкине мистер Вунг.

Ночевали в гостинице, в отдельных номерах. При отеле – ресторан и своя опиокурилка в задних комнатах, очень роскошная, с коврами, диванами, зеркалами, затейливой посудой. Посетители в красивых шелковых одеждах. Вунг предупредил, что если кто захочет покурить, то может заказать у слуги – подадут в комнату со всеми приборами вместе.

– Полштофки хлебного вина тут уж не закажешь? – спросил Алексей.

– Русской казенной водки в Китае нет, – ответил Вунг, – но есть виски и есть ханьшин хороших генеральских сортов. Есть настойка на тигровых кистях. Есть сладкие вина ста марок. Вы хотели бы рассеяться? Подождите, завтра еще не то увидите!

Китайский командующий принял Сайлеса и Сибирцева без церемоний, у стола с картами, где собирались его генералы.

Тучный, еще не старый, громадного роста, с очень сумрачным выражением лица, он тускло щурился, глаз не видно. Одет в голубоватую, отделанную мехом выдры курму[70] с желтыми петлями на ажурных серебряных шариках. На груди нашивки. На шапке шарик. Разговаривал без поклонов и без улыбки. Почувствовался человек военного долга в час испытания.

Говорили недолго и любезно. Гости получили приглашение на вечер в загородный дом.

Выслушав, что толковал через переводчика Сайлес, командующий с интересом посмотрел на Алексея, но заниматься с ним не стал.

– Вы хотите рисовать? – спросил он. – Сейчас я скажу, и вас отведут на executing place[71]. Пожалуйста! Обычно ни одному иностранцу мы этого не разрешаем.